От самого темного сердца

С тех пор как я поступила в школу Хэмпстед-Холл, у меня все время «болело» то одно, то другое. Про себя я звала ее «Хэмпстед-Хелл», настоящий ад. Даже пробовала грызть ногти, чтобы подхватить ленточного червя, но, вопреки мрачным обещаниям бабушки, все мои попытки чем-нибудь заразиться и отвертеться от учебы провалились.

Ужасно быть новенькой. Найди десять отличий.

Дети потешались над моим акцентом. Прозвали меня Янки. Спрашивали, не приходится ли Рональд Макдоналд моей матери мужем.

– К вашему сведению, она не замужем.

Тогда Янки превратилось в Нагулянное Помоище.

Рифмованный кокни-сленг[5]: «Янки – помои в лоханке». Ну а дальше дело за малым.

– А ну возьмите свои слова обратно! – рычала я, сжимая кулаки.

– С чего бы? Сама сказала, что у тебя нет отца.

В те времена в Британии неполные семьи были в диковинку. Не то что сейчас. К тому же, как водится у детей, у этих школьников в костюмчиках нюх на болевые точки. Стоило им почуять слабину, в них просыпалась жажда крови.

– Видела, как она смотрела на нас с отцом, когда он привез меня сегодня утром?

– Ей пришлось подарить открытку на День отца своему деду.

– Вот неудачница.

– Сами вы неудачники. И вы, и ваши тупые папаши.

Это я и пыталась буквально вбить в их головы, но они превосходили меня числом и знали, как ударить словом крепче, чем кулаком. К тому же слова не оставляют видимых следов, за которые может прилететь. Бабушку это впечатлило бы.

Меня вызвали к директору и передали записку для мамы. Через два дня – еще одну.

Моя учительница – божий одуванчик с весьма неподходящим именем мисс Бекон – по одному вызывала нас к своему столу и возвращала проверенные работы.

– Очень хорошо, Аллегра.

– Прекрасный образный язык, Юджин.

Когда очередь наконец добралась до меня, мисс Бекон молча, даже не улыбнувшись, протянула мне листок, весь исчерканный красным. Она исправила все слова, которые я написала на американский манер. Где-то не хватало букв, в других буквы были не те.

Учительница покачала головой и хмыкнула точно, как моя бабушка.

– Ты не в первом классе, Софи. Тебе не положено делать такие глупые ошибки. В сolor должна быть «u» перед «r»[6]. И так далее.

Я вежливо объяснила, что умела читать уже в три года, а в своей школе получила медаль на конкурсе правописания.

– Это не ошибки, – подытожила я.

Мисс Бекон нахмурилась так, что брови сошлись на переносице, а вертикальные морщинки у рта обозначились еще четче.

– Ты со мной споришь?

Я чувствовала, что ребята за партами не сводят с меня глаз. Некоторые гадко ухмылялись. Я высоко подняла подбородок и попробовала снова…

– Просто говорю. Я умею писать по-английски.

Никому из нас и в голову не пришло, что возможны два способа.

Мисс Бекон сжалась, сощурила черные, как паучки, глаза. Поинтересовалась, учат ли хорошим манерам там, откуда я родом.

– Этому учат не в школе.

Рот у нее вытянулся в ниточку.

– Я напишу записку для твоей мамы. Должна сказать, что очень разочарована твоим поведением, Софи.

«А я – вашим», – подумала я. Учительница, а не знает, как пишутся простейшие слова.

– Ты что-то сказала?

– Нет.

Поначалу не было ничего подозрительного. К тому же начало еще ни о чем не говорит. Если что-то идет как по маслу, не значит, что все хорошо закончится.

* * *

Солнце пробивалось сквозь жалюзи и озаряло комнату масляно-желтым светом. Я потянулась под одеялом, раздумывая о том, нужно ли подняться и посмотреть мультфильм «Сумасшедшие гонки» или остаться нежиться в кровати.

Накануне мама задержалась после работы – где-то гуляла со своей коллегой Линдой, единственной подругой, которая у нее появилась со времени переезда в Лондон. Не будь Линда такой настойчивой, сомневаюсь, что мама вообще завела бы друзей.

Мама никогда не была особо общительной. «Мне и одной не скучно, вот и все», – объясняла она. Поначалу мамы моих одноклассниц звали ее на утреннюю чашечку кофе, но, получая отказ за отказом, сдались и больше никуда не приглашали. Подозреваю, что мама была только рада.

– Помнишь, что тебе советовал доктор Норман? Негоже все время проводить в одиночестве, – поучала ее бабушка.

Я не могла с этим не согласиться. И благотворное влияние Линды было очевидно. Даже мама говорила, что подруге удается «вытащить ее из панциря».

Не знаю, что там с панцирями, но дамочка была та еще болтушка.

Борясь со сном, я прислушивалась, не вернулась ли мама. По вечерам она почти всегда была дома, а если уходила, то я мучилась беспокойством. Если с ней что-нибудь случится, хоть кто-то додумается мне сообщить?

Насколько я знала, во всем Лондоне только у Линды был наш номер телефона, и она же была единственной, с кем гуляла мама. Неутешительные факты.

– Пойдем расслабимся, – щебетала Линда, когда они уже собирались выходить.

– Давай, – соглашалась мама.

В ее тоне чувствовалась фальшь. Меня это не удивило. Перспектива «расслабиться» едва ли воодушевляла маму. Что может быть скучнее?

Я уже потирала глаза и вглядывалась в часы на прикроватном столике. Пузатый зеленый шар с глазами на макушке и светящимся циферблатом мне подарили за то, что я научилась определять время по стрелкам.