От самого темного сердца

Из меня вырывается вой. Низкий. Дикий. Волчий.

Меня рвет. Еще раз. Рамка падает на пол. А с ней – обрывок ткани. Синий лоскут в белый горошек.

Замаран кровью. Я знаю, что это кровь Синди Бауман.

Глава 67

Лжец сказал правду.

Анализ ДНК, которого не существовало в момент смерти Синди Бауман, подтвердил, что кровь на ткани в горох принадлежала ей. По волокнам и следам клея выяснилось, что лоскут действительно какое-то время был вклеен в блокнот. У меня есть все основания верить, что в том блокноте вместе с окровавленной тканью содержались извращенные фантазии больного воображения.

После свидания с Мэтти мне пришлось приложить все силы, чтобы совместить воспоминания о женщине, которую я знала, с той, которую знал он. Удавалось с переменным успехом. Я старалась не пить, пробовала молиться. Ничего не выходило.

Во-первых, я снова падала в бездну, только в другую. Раньше мне приходилось пытаться принять то, что мой герой может быть убийцей и что я его предала. Он лишился свободы из-за меня, а я даже не знала, заслужил ли он наказание, поступила ли я по справедливости.

Неведение, как яд, медленно меня убивало.

Нетбол, друзья, оценки – все потеряло смысл. В момент, когда его взяли под стражу, моя жизнь превратилась в существование. Механические действия робота. Человек без цели. Душевная боль. Потерянность.

Мне нужно было точно выяснить, виновен он или нет. Нужно было признаться ему в содеянном. Необходимо было знать, что мое решение было взвешенным и правильным, что я не сдуру разрушила все хорошее, что у нас было.

Свидание с Мэтти дало ответы на вопросы, мучившие меня всю жизнь. Положило конец сомнениям. Я поняла, кто он. Он узнал, что попал в тюрьму из-за меня. Я убедилась, что так ему и надо.

Еще я узнала правду о маме. Теперь мне приходится буквально прогрызаться сквозь воспоминания. Многие из них внезапно встали на свои места, как кусочки мозаики, которую мне подарила на день рождения бабушка. Постепенно вырисовалась общая картина.

Как мама отреагировала на мой рассказ о сумасшедшей поездке и о том, что Мэтти нас чуть не угробил. Она ни на секунду не засомневалась в моих словах, не стала разубеждать меня. Какие еще могут быть объяснения? Она поверила, что он способен на такое потому, что сама была не лучше. Потому что знала о его темной стороне, потому что вместе с ним творила зло.

Вот почему мама твердила, будто виновата в том, что он оказался в тюрьме. Как она отмахивалась от моих уговоров ходить с работы безопасной дорогой и сменить прическу. Насколько точно она соответствовала составленному полицией психологическому портрету преступника. Одиночка, избегающая общества других людей. Даже жестокость к животным, если вспомнить ее коробку с косточками, которые она собрала в детстве, а потом хранила в ящике у кровати.

Я много думала о маминых любимых фразочках. «Поставь себя на место другого». «Не позволяй никому решать, кто ты есть». «Важно одно лишь сердце».

Гадко это признавать, но Мэтти был прав. Все, чему меня учила мама, она где-то вычитала и переписала на стикеры. Он говорил, что только аморальные люди прикрываются чужой нравственностью. Иллюзия достоинства. Уж ему ли не знать…

Как бы тяжело ни было все это признать, отсутствие сомнений делает мою жизнь легче. В этот раз мне не приходится гадать, как в случае с Мэтти.

Говорят, что правда освобождает. Такой афоризм вполне мог оказаться на мамином стикере. Правда действительно меня освободила. Я больше не виню себя за прошлое. Я ищу способ принять его и жить дальше.

Недавно я узнала кое-что о Десе. Ханна, наша новая соседка снизу, работала в саду: копала глубокую яму, чтобы посадить оливковое дерево.

– Никогда не угадаешь, что я нашла, – сообщила она, демонстрируя урну с потертой надписью «Мама».

Ханна показала, где откопала ее, и я сразу вспомнила ночь, когда Дес разравнивал лопатой землю. Нет, он не прятал тела, он захоронил останки своей матери. Вероятно, уже тогда он спланировал самоубийство и прежде хотел упокоить ее.

Раньше я побежала бы к себе в комнату. Притворилась бы, что не испытываю эмоциональных страданий, только физическую боль. Теперь я так не делаю. Не пью уже больше месяца. Вступила в группу анонимных алкоголиков, читаю с ними молитву о спокойствии. Меня еще манит лезвие, особенно ночью, когда просыпаются призраки прошлого. Однако выяснилось, что справляться с горем легче, если не режешь себя ножом.

Дженис говорит, что это длительный процесс и восстановление займет время. «Нужно долго шагать по тоннелю, чтобы в конце увидеть свет».

Мой куратор в группе говорит, что наносить себе раны – не выход. Они только добавляют поводов для сожалений.

Так и есть. В плохие дни мне сложно встать с кровати, приходится заставлять себя дышать. И все же я двигаюсь в правильном направлении. Становлюсь хозяйкой своего прошлого. Осознаю, что я тоже жертва, что тоже едва выжила.