От сессии до сессии

Как-то весной я приехал в Новосибирский госуниверситет на День открытых дверей. В общем-то не очень зная, зачем. Просто за компанию с несколькими одноклассниками, которые хотели поступать на экономический факультет. В большой аудитории выпендривался энергичный молодой экономист, и он мне совершенно не понравился. Я пошел гулять по университету. На дверях одной из небольших аудиторий я увидел вывеску — «Гумфак». Зашел. Там перед несколькими девочками выступал высокий человек, слегка картавый, и он так говорил, что я сразу понял — это настоящий профессор. Мы говорили об этимологии и открыли маленький, но приятный факт, что слово «окно» произошло от слова «око», и что поэтому «окна» — это очи, глаза дома. Еще говорили о древнегреческой трагедии… А потом Кирилл Алексеевич Тимофеев, это был, конечно, он, пригласил меня к себе домой продолжить обсуждение некоторых из затронутых тем.

С тех пор прошло 35 лет, и я никогда не пожалел о том, что поехал той чудесной весной в Академгородок, а впоследствии закончил гуманитарный факультет НГУ.

90 лет — это дата серьезная. И сейчас я пытаюсь для себя ответить на вопрос, почему Кирилл Алексеевич занимает такое важное место в моей жизни. И только задумавшись об этом, я осознаю, насколько его влияние было и остается многогранным.

Если попытаться определить главное качество, которое привлекает в Кирилле Алексеевиче, — это его естественность. Трудно встретить более искреннего и теплого человека в отношении к другим людям: для Кирилла Алексеевича каждый, с кем он встречается, интересен. Будь это крупный специалист или школьник. И сразу предполагается, что человек — хороший. О любом человеке Кирилл Алексеевич говорит или с благодарностью и похвалой или не говорит вообще. Самое ругательное выражение, которое я слышал от него, — «не мудрый» (это про редкостного подлеца). Зато если уж есть что-то положительное в человеке, Кирилл Алексеевич упомянет об этом обязательно. Каждого студента и школьника (а кроме университета, он постоянно ведет занятия в школах) он воспринимает как коллегу, и это не искусственная позиция, а совершенно искренняя. Ведь и ему интересно, и его ученикам интересно, и они вместе обсуждают один и тот же вопрос. Даже свои лекции он называет «лекции-беседы», его можно прерывать, спрашивать, и это воспринимается как должное.

Кирилл Алексеевич — человек непосредственный. Я не знаю другого такого лектора, который во время занятия мог бы вдруг заметить что-то на парте, приподнять очки, внимательно на это самое посмотреть и воскликнуть: «Какая замечательная мокрица!» к вящему и шумному неудовольствию девочек-студенток. (Кирилл Алексеевич с детства не любит только червяков и, соответственно, видимо, рыбалку. К любым другим животным Кирилл Алексеевич тоже относится, как к личностям. В его квартире всегда живут веселые и умные дворняжки. Особенно трогательное впечатление на меня производила небольшая и очень глупенькая черепаха, панцирь которой после трагического падения с балкона был в одном месте года три заклеен синей изолентой.)

При всей невероятной мягкости и доброте в отношении к людям (именно поэтому Кирилл Алексеевич всегда страшно тяготился своими административными обязанностями) его отличает глубокая принципиальность. Совершенно непоказная, но обезоруживающая своей внутренней силой. Я знаю случай, когда на заседании совета старейшин перед перевыборами парткома университета встал вопрос о санкциях против одного из молодых преподавателей университета, пошли выступления влиятельных людей… И тут встал Кирилл Алексеевич, сказал несколько простых слов, и все закончилось голосованием в пользу этого преподавателя. Недавно я спросил Кирилла Алексеевича, помнит ли он этот случай, оказалось — нет. А преподавателя этого тут же охарактеризовал самым лестным образом. И еще один пример совсем другого свойства. В начале пятидесятых годов вышел сборник «Вопросы синтаксиса современного русского литературного языка», где были статьи самых известных русистов. Там есть только одна статья без ссылки на выдающиеся труды товарища Сталина по языкознанию. Это статья Кирилла Алексеевича об инфинитиве. В свое время в работах по истории русского литературного языка доказывалась ложность позиции академика Шахматова, считавшего, что русский литературный язык произошел от церковнославянского. Я спросил Кирилла Алексеевича, действительно ли Шахматов ошибался. В ответ он сказал: «Ну, конечно, Шахматов прав». И это было так сказано и дополнено такими аргументами, что никаких сомнений не оставалось. И, конечно, такой пример учителя заставлял думать и вырабатывать свою позицию самостоятельно, не оглядываясь на какие-то идеологические или модные веяния.