От сессии до сессии

— Вообще-то буквы пишут, а произносят звуки. Я это еще со школьной парты усвоил. Это к сведению твоему, как будущего доктора исторических наук. Диссертация пишется буквами. А защищать ее ты будешь звуками. Какие это были три звука? Или, как ты называешь, три буквы. Что безграмотно и для будущего доктора исторических наук непростительно.

— Товарищ полковник! Вы что смеетесь надо мной? Вы же прекрасно понимаете!

— Я разве смеюсь? Ты ко мне пришел с жалобой на студентов. Так? Так. Я должен вникнуть. Пытаюсь разобраться, установить их вину, после чего принять решение. Ты не клевещешь на них? Так какие буквы? Тьфу ты! Звуки? Какие это три звука?

— Ха.

— Ха-ха! Дальше!

— У и и краткое. Вот такие три буквы. Прошу прощения, три звука, которые произнес студент.

— Так и сказали «и краткое»?

— Товарищ полковник! Я же серьезно. А вы смеетесь. А дело-то серьезное. Нецензурная брань.

— Я скажу тебе тоже серьезно, Евгений Александрович. Положение заставляет говорить серьезно. Когда тебя посылают, то значит, что ты заслужил этого. Вот и задумайся! Ты поставь себя так, чтобы тебя уважали, на посылали на три буквы. Тьфу ты!

— Товарищ полковник!

— Вот! Задумайся на досуге, почему тебя посылают. Никого не посылают, а тебя посылают. А что? Слово-то хорошее. Емкое и звучное. Его надо заслужить. И ты его заслужил.

Жеха больше не жаловался полковнику. Но злиться стал еще больше. Порой он так визжал, что боялись сейчас его кондрашка хватит. Это они, студенты виноваты во всех неприятностях, которые с ним происходят. Они спят и видят, как насолить ему. Мир был бы прекрасен, если бы в нем не было их, студентов. Или были бы другие студенты.

Это было потом, а пока студенты наслаждались Сашиным обществом, его рассказами, которые у него не кончались. И каждый раз что-то новое и очень интересное. Любимым его персонажем в русской истории был Плеханов. Что в общем-то тоже удивительно. Фигура двойственная для советской историографии. С одной стороны, первый русский марксист, который создал первую марксистскую организацию, которого Ленин считал своим учителем и перед которым преклонялся в молодости. Как интеллектуалом и теоретиком. С другой стороны, лидер меньшевиков. Осудил большевистский переворот и не принял ленинскую программу. Саша знал о Плеханове больше, чем сам Георгий Валентинович знал о себе. По крайней мере, складывалось такое впечатление, когда он начинал рассказывать о нем.

Он подробно описывал, как он одевался, какие блюда любил, а какие нет, что он сказал такого-то числа, такого-то года, как он смеялся и что вызывало у него слезы. Его кандидатская о Плеханове стала непроходной. Дважды он пытался защититься. Неизвестно сумел ли он ее защитить или нет. Дальше его следы как-то таинственно затерялись. Не помнится, чтобы в советские времена была бы напечатана работа о Плеханове, в которой бы Плеханов был представлен так привлекательно, как в Сашиных рассказах.

Саша был прекрасным психологом, он мог разговорить любого, понять, чем живет тот или иной человек. И войти к нему в полное доверие. Даже девушки делились с ним сокровенным.

Через несколько дней после начала картофельной страды он подошел к Толе. Толя сидел под грибком с книгой. Поболтали о том, о сем.

— Толя! Ты слышал о сортировке? — неожиданно спросил Саша. — Это туда сначала везут картошку с поля.

О загадочной сортировке Толя слышал. Но еще ни один студент не видел ее и не знал, где она находится. Что это такое, он не имел понятия. Понятно одно, что там сортируют как-то картошку.

— Работает там местный мужик. Работы не так, чтобы много. Один со всем этим хозяйством управляется. Пыльная, правда. Но дело не в этом. Ответственность должна быть. Все-таки кругом механизмы, моторы. Любая поломка, и всё остановится. От одного человека зависит уборка картофеля. Понимаешь? А вот мужик не совсем понимает. Бухает. Порой машина придет, он же лыка не вяжет или спит. Тут недолго и до трагедии. По пьяной лавочке может руку или ногу потерять. А то и головы лишиться. Порой вообще становится невменяемым. С ним говорят, а он ничего не понимает. Председатель колхоза попросил, чтобы мы подыскали какого-нибудь ответственного человека. И еще. Там целыми днями, считай, один. Шофер приехал, выгрузил или загрузился и уехал.

— Даже кого посоветовать вам не знаю, — сказал Толя. — А почему вы ко мне обратились?

— Думаю, что ты справишься.

— Я? — Толя удивился. — Тут технаря надо. Сами же сказали, механизмы, моторы. А я с техникой увы.

— Какая там техника? Включил — выключил. — Другое дело, что один. Целыми днями. Не всякий это выдержит. Убежит. А ты любишь одиночество, что-то вот постоянно пишешь. И не очень общительный. Тебя даже считают замкнутым. Себе на уме. У тебя будет много свободного времени.

— Я даже не знаю, смогу ли я. Как-то это всё неожиданно. Совершенно незнакомая работа.