На этом аспекте хочется остановиться несколько подробнее. В соответствии со взглядами А.Л. Чижевского, увлечение культом Диониса имеет свои космические корни и непосредственно связано с проявлением солнечной активности. Исследователь пишет: «По-видимому, впервые во Фракии возник культ Вакха, чаще именуемого Дионисом, – бога экстатических порывов и экстатического творчества. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргиастический культ до сравнительно позднего времени. В VIII в. до н. э. культ Вакха из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю – через архипелаг – проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции психическую эпидемию исступленного движения. Возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса. Античная душа грека выходит из длительного равновесия, гармонии и светлой аполлинийской жизнерадостности, отдаваясь во власть дикого, страдающего, пьянящего
Диониса. Новый бог топчет мирные созерцающие души греков и во главе буйно неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное и шумное шествие по всей Греции».
Но где-то в V–IV вв. до н. э. в Аттике появляется так называемая философская проза (Платон), в которой в яркой художественной форме живого сократовского диалога дается попытка, правда, еще под влиянием все того же мифологического сознания, объяснить мир с позиции логики. Вслед за языческим (фольклор варварских народов: «Старшая Эдда», «Беовульф» и др.) и христианским средневековьем приходит Возрождение с его неоплатонизмом и рационализмом (А. Ф. Лосев «Эстетика Возрождения»), с идеей титанизма и автономии человеческой личности от авторитета Бога, где вера также должна была подвергнуться сомнению со стороны того же логоса. Но затем эстетическая система Возрождения распадается на две самостоятельные системы (классицизм и барокко), а борьба между рациональным и иррациональным в искусстве разгорается с ещё большей силой. Классицизм сменяется Просвещением, а в русле иррационализма появляется новое эстетическое явление – романтизм. Затем рацио берет верх в реализме, а иррационализм через романтизм приходит к символизму и в сочетании с открытиями, сделанными в рамках реализма, воплощается на новом этапе в модернизме и постмодернизме.
Теперь, если пристальнее вглядеться в такие жанры современной англо-американской массовой беллетристики, как «фэнтези» и роман ужасов, то мы без труда обнаружим, что вышеупомянутые жанры корнями своими уходят в такое иррациональное явление мировой литературы, как романтизм. Следует отметить, что романтизм, несмотря на всю свою элитарность и аристократическое презрение к обывательской массе, сумел-таки по-своему отреагировать на глобальный процесс массовизации искусства. Проявилось это, прежде всего, в том, что именно немецкие романтики (йенская школа: Шеллинг, Новалис, Тик) начали процесс «ремифологизации» литературы, столь характерный для всего XX века, о чем уже говорилось выше.
Получается следующая картина: если реалисты сделали первые шаги по пути создания простых рассказов о жизни «Хуана и Марии», которые в дальнейшем на западной почве свелись к узкому позитивистскому натурализму, то романтики, разработав мифологическую тему, словно пророчески устремились в будущее, когда всеобщая массовизация общества достигла своего апогея и сама масса начала диктовать уже не рациональную, а иррациональную, космическую и мифологическую концепции мира. Здесь проявляется определенная ирония времени: вспомним, именно космическая научная фантастика на многие десятилетия стала своеобразным символом ширпотреба и низкопробной массовой культуры. Но и научная фантастика, кстати сказать, также берет свои корни из романтизма («Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля» Э.А. По).
Правда, этот вопрос требует дополнительных пояснений. По мнению Вл. Гакова, научная фантастика – результат развития чуть ли не всей интеллектуальной истории человечества, начиная с Коперника. Элементы научной фантастики мы находим и у Дж. Свифта. Но лишь в творчестве Э. По поиски предшественников получают принципиально новое осмысление. По замыслу автора, следует объединить искусство и науку, рациональное и иррациональное начала. С возникновения этой творческой рефлексии по поводу нового жанрового образования и можно начинать отсчет истории научной фантастики.