О лютеранстве написано немало книг, пытающихся проанализировать закономерность появления этого религиозного учения в Германии в начале XVI века. Но при всем богатстве источников до сих пор остается неясной скрытая закономерность широкого распространения протестантизма в Западной и Восточной Европе. По мнению Ги Бедуелля, знаменитые 95 тезисов, вывешенные 31 октября 1517 года накануне праздника Всех святых на воротах монастыря в Виттенберге, до недавнего времени имели основополагающее значение во всей истории протестантизма.
Сейчас же среди историков религиозных учений существует несколько иное мнение. «Несмотря на всю их резкость и содержащиеся выпады, – пишет Бедуелл, – эти тезисы были, по всей видимости, всего лишь приглашением к богословскому диспуту, к disputatio средневекового типа, который имел полное право затеять любой университетский профессор, переполненный идеями».
«Революционный» запал самого Лютера не нарушал существующей логики средневековой богословской жизни. Тот же Бедуелл больше обращает внимание на другой эпизод, имевший место в 1519 году в Лейпциге, когда противник Лютера Иоганн Экк из Ингольдштадта обвинил его в отрицании непогрешимости Соборов, то есть в полном разрыве с Преданием, которое Лютер считал не более, чем человеческими словами, а также с Церковью, поскольку он полагал, что она может заблуждаться даже в вопросах веры.
В работе 1520 года и сформировалась концепция интуитивного прозрения, интуитивного прочтения Святого писания. До этого канонический текст предполагалось изучать лишь в соответствии со строжайшими правилами и по всем законам схоластики, требующей огромной и, прежде всего, рациональной, высокоинтеллектуальной подготовки. Стихия интуиции, подкрепленная общей одержимостью автора, призвана была разрушить стройный схоластический мир средневекового богословия.
Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что и здесь Лютер был далеко не оригинален. Еще во время Столетней войны во Франции наблюдалось серьезное разделение западноевропейского богословия на схоластическое и интуитивное. Это интуитивное начало брало свои корни из учения Франциска Ассизского.
Во Франции XV века таким антипапистом интуитивного толка был Жерсон д'Апльи, поддерживавший Яна Гуса и Джона Уиклифа. Так, Жерсон утверждал, что природные силы не страшны единству Вселенской Церкви, – они страшны только такому единству, которое основано на «наслоении абстракций».
Но почему же тогда именно Лютеру, а не его предшественникам суждено было стать во главе Реформации? Почему его идеи получили столь широкую поддержку и оказали такое влияние на всю последующую духовную историю человечества?
На этот вопрос трудно дать исчерпывающий ответ. Однако по странному стечению обстоятельств как раз идее М. Лютера и была суждена подобная судьба: она стала, в отличие от взглядов его предшественников, достоянием масс, возник прецедент для появления идеологии всевозможного индивидуализма вплоть до романтического.
Если Лютер косвенно через учение пиетизма повлиял на возникновение этики и эстетики романтизма, а романтизм, в свою очередь, породил многие жанры массовой беллетристики, то логично предположить, что современная культурная ситуация каким-то образом предопределена была все тем же протестантизмом.
Трудно не согласиться с рассуждениями Э. Фромма по этому вопросу. Фромм считает, что концепция человека, по Лютеру, отражает следующую дилемму: «Человек свободен от всех уз, некогда связывающих его с духовным авторитетом, но эта же свобода делает человека одиноким и беспокойным, она поражает его чувством своей личной незначительности. Теология Лютера создает впечатление беспомощности и сомнения… В психологическом смысле его концепция веры означает: если вы полностью подчинитесь, если сами признаете свою личностную незначительность, то всемогущий Бог, может быть, полюбит вас и займется вашим спасением».
Фромм в своих рассуждениях заходит настолько далеко, что видит в лютеранстве даже прообраз гитлеровского режима и тоталитаризма с властью одной сильной пассионарной личности. Но романтики и стремились утвердить власть личности над толпой, и наиболее ярко это проявилось в их концепции так называемого романтического злодея.
Западные исследователи, занимавшиеся жанром «horror», или романом ужасов, сами выводят генезис этого явления современной массовой беллетристики из традиций готического романа. Так, П.М. Саммон именно с романа «Замок Отранто» Г. Уолпола (1764) и «Монах» М. Льюиса (1796) начинает историю современного «horror», которая была продолжена сначала Э.А. По («Падение дома Эшеров»), Готорном, а в XX веке Лавкравтом и др. С этим вполне согласны такие критики, как Л. Персон, Р. Хаджи и др. Один из популярнейших авторов жанра «horror» С. Кинг в своей исследовательской книге «Танцы в стиле макабр» также говорит о готической традиции и о влиянии Э. По и Готорна на свое творчество.