От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Отказываясь от западной традиции рационализации кельтских мифов, Н. Толстой, на самом деле, повествуя о Мерлине, ведет чисто русскую линию поэта-пророка. В отличие от Мэри Стюарт писатель даже не собирается демифологизировать своего героя. Он тот самый легендарный Мирддин, которому народная традиция приписывает создание нескольких песен. Известно, что у того же Гальфрида в «Истории бриттов» дается довольно подробное описание пророчества Мирддина Амброзия относительно будущих веков. Эту-то пророческую сущность своего героя и стремиться подчеркнуть уже в первой книге Н. Толстой. Первая книга «Пришествие короля» почти не упоминает ни одного известного Наннию или Гальфриду исторического лица. Будучи профессиональным ученым-культурологом, Н. Толстой предоставляет своим читателям доселе неизведанный материк кельтской мифологии, и уже в этом смысле книга могла бы стать заметной. Мирддин Н. Толстого действительно зачат от инкуба и монахини. Это ребенок-старец. Он с рождения обладает неземной мудростью. Но оказывается, что и этого недостаточно. После чудесного рождения в виде покрытого шерстью существа с красной шапочкой на голове Мирддин сразу же встречается с христианским священником и начинает вести с ним ученые беседы. Здесь явно проявляются общие западные критические тенденции по отношению к христианству как к универсальной моде. Н. Толстой в отличие от своего великого предка, взбунтовавшегося против официальной российской церкви, словно идет дальше и начинает сомневаться в самих догматах христианства. Английскому писателю интересно докопаться до истоков веры, до зарождения самого первого религиозного импульса, и в этом смысле христианская религия воспринимается как религия молодая, дающая одностороннюю картину мира.

Если и дальше продолжить параллели с русской литературой, то можно сказать, что Мирддин И. Толстого проходит в первом томе все обряды инициации или обряда посвящения в пророки наподобие знаменитого пушкинского пророка.

Так, первой стадией для вечного ребенка-старика Мирддина является сорокалетнее плавание в океанских глубинах на гигантском лососе, когда будущий пророк удостаивается грандиозное зрелище: на самой глубине он видит свернувшегося кольцом огромного дракона.

Вторым серьезным испытанием становится так называемая Дикая охота, когда из преисподней на одну только ночь в году выходят все силы зла. Эти силы следует переиграть в древнюю игру, следует пересидеть до первого луча солнца.

Третьим испытанием становится восшествие Мирддина вслед за более мудрым бардом-пророком на вершину горы, где, как и в пушкинском «Пророке», Мирддина должны лишить его земного зрения и слуха, снабдив его лучшими свойствами священных птиц и зверей: «Отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы…» и т. д.

По сути дела весь первый том как раз и посвящен описанию развернутого обряда посвящения в пророки в соответствии с древнейшей кельтской мифологией. И на протяжении описаний всех этих испытаний как своеобразным рефреном в сознании Мирддина то и дело появляется видение острова Авалон, острова героев, по кельтской мифологии, лишь по очень узкому и отточенному, как бритва, мосту. И только король Артур смог преодолеть этот путь. Н. Толстой словно ломает все сложившиеся стереотипы и литературные традиции относительно сказаний короля Артура и рыцарях Круглого Стола. Здесь нет места никакой поздней куртуазности, здесь есть Артур до его рождения, а точнее – до рождения литературных традиций о нем. Словно в алхимическом тигле писатель пытается дать полностью очищенный от всяких примесей сам мифологический прообраз великого Короля. Иными словами, Н. Толстой пытается уже в первом томе своей трилогии дать картину некого первомифа, то есть той самой основы, того ядра, вокруг которого позднее сформировались различные мифологические наслоения, которые самым непосредственным образом влияли и продолжают влиять на сознание европейцев на протяжении всей человеческой истории.

Именно через воссоздание так называемого европейского первомифа Н. Толстой пытается проанализировать саму феноменологию человека как явления. Теперь остается только ждать, как этот замысел получит свое окончательное воплощение, чтобы проанализировать и увидеть его в полном объеме.

Справедливости ради следует сказать, что не все авторы, чье творчество в жанре «фэнтези» так или иначе было связано с кельтской мифологией, соответствовали высоким художественным требованиям.

Во многом эта тема в силу своей природной популярности обеспечивала коммерческий успех. Естественно, что ничего нового подобные писатели не открывали и не стремились открывать, а их литература была направлена лишь на развлечение. Однако и среди этого бесконечного потока попадались и явные проблески таланта. О них, об этих редких проблесках таланта в литературе развлечения, созданной на основе кельтской мифологии, и пойдет речь ниже.