С женой мы поддерживали друг друга не словами, а молча, в той ситуации слова были лишними. Смерть родителей переживается совершенно иначе, чем смерть детей. Помню, когда умер мой отец, я, конечно, переживал, но это несравнимо с тем, что мы пережили с супругой, когда погиб наш единственный сын. Да еще после него не осталось потомства, продолжения в его детях, наших внуках, хотя он был женат. Начинаешь задумываться: а почему? Почему иногда дети умирают раньше родителей?.. И Господь начал понемногу раскрывать мне глаза, что мир не трехмерный, что есть еще и духовный мир и что было мне очень важно: человек не умирает, его суть, его душа остается живой даже после физической смерти.
Часто говорят: время лечит, со временем боль проходит. Не совсем. Моя боль не прошла, она стала другой, словно ушла вглубь. Со временем все больше воспринимаешь смерть единственного ребенка как трагедию, понимаешь, что с ним умерла и часть тебя самого. Как болят ампутированные рука или нога, так болит та часть тебя, которая отпала, хотя ты знаешь, что душа твоего ребенка жива, она не умерла. Но все равно так не хватает сына… И не осталось других детей, чтобы утешиться, отдать им свою любовь.
Единственное, что спасает, это вера и надежда на Господа. Без этого мы бы с женой не выдержали. Конечно, помогли и родственники, близкие друзья. Они привели нас в храм, в Данилов монастырь. Там архимандрит Даниил говорил со мной долго, до тех пор, пока не увидел, что я успокоился. Так начался мой путь к Церкви. Моя матушка Любовь быстрее меня пришла в Церковь. Женское сердце, наверное, быстрее к Богу обращается, чем мужское.
Постепенно мы с женой начинали ходить в храм и молиться. Долгое время молитва «Отче наш…» была для нас единственной. Господь буквально за руку выводил нас из отчаяния. Много позже мне стал понятен Промысел Божий, а в то время храм стал единственным местом, где моя душа оживала и обретала новый неведомый ранее смысл. Но знаний о Православии, о богослужении не хватало. Пришлось опять учиться, только уже богословским наукам. И еще: мы повенчались с женой, чувствуя, что сыну это будет в помощь, хотя сами еще не до конца понимали смысл Таинства.
Когда я стал священником, моя матушка надеялась, что больше не будет этого долгого ожидания меня со службы и тревог. Оказалось, нет. Нас, священнослужителей, тоже целыми днями не бывает дома. Встаем на раннюю службу, ездим по требам и так далее. Моя жена и сейчас очень ждет тех дней, часов, когда мы можем побыть вместе. Но теперь я отношусь к ней намного более внимательно, чем раньше, когда рядом был сын. Забочусь, чтобы она меньше оставалась одна, не переживала за меня, всегда знала, что я помню о ней и люблю ее. К счастью, очень помогает и церковный приход. Здесь все мы как одна большая семья.
Теперь я по-другому отношусь к тем, кто потерял детей, – я их
На отпевании я тоже стараюсь говорить о вере, о смысле жизни, потому что людям в горе часто нужно услышать слово утешения, поддержки. Конечно, и Господь плакал о Лазаре. И мы плачем о наших умерших. Но горе не должно быть безутешным, через смерть близких человек тоже может обрести смысл жизни, даже таким страшным путем. Казалось бы, как так? После смерти ребенка жизнь родителей теряет смысл. А оказывается, наоборот. Бывает, что только столкнувшись со смертью близкого, с горем, человек начинает понимать, для чего он живет. Он понимает, что если Господь вдохнул жизнь ребенку, то Он же и попускает испытания по особому Своему Промыслу. Ведь как часто бывает: «Мы хотим родить ребенка, но почему-то не можем». То есть не только человек дарит жизнь, а главное, – Господь дарит жизнь. И забирает ее в тот момент, который только Ему, Всеведущему, известен. Нам не дано предвидеть судьбы своих детей… Мы лишь пытаемся выбрать вектор этого пути со своей колокольни. Если родители это понимают, они перестают обвинять Господа. И начинают задумываться о своей жизни, а не пытаться судить Бога. Когда в автокатастрофе погиб сын Натальи Соколовой священник Федор Соколов, она сказала: «Феденька мой уже там…» Вера помогла ей выстоять и помочь его многодетной семье.