От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти

Спустя двое суток я отпевал усопшую в храме. И как мог старался сгладить возникшую между нами неловкость. После отпевания дочь усопшей, та, что звонила мне накануне, подошла к свечному ящику и спросила:

– Так сколько, вы говорите, я вам должна?

Ей ответили, она рассчиталась. Сказала спасибо и ушла.

Прошло всего два дня, и вот уже на пожертвовании никто не настаивает. Значит ли это, что за два дня мама в глазах самых близких людей «подешевела» в пять раз? Тогда я подумал, сколько же она будет «стоить» через сорок дней? А через год? Не сравняется ли ее «цена» с самой маленькой свечкой, что ставят у нас на канон?

Но было же это желание в первые минуты после маминой смерти сделать для нее, такой единственной и горячо любимой, что-то такое, выходящее за пределы рационального мышления. Это и есть то самое, что отцы называют «намерением». «Господь, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – и намерения целует». Они на самом деле стоят того, чтобы их поцеловали.

Но там, где жизнь заканчивается могильным холмиком, прекрасные порывы неизменно упираются в здравый смысл, а зачем? На самом деле, зачем переплачивать там, где от тебя и так ничего не требуют? Для людей, у которых весь мир имеет стоимостное выражение, это вопрос непраздный.

Но прежде чем поставить свечу на подсвечник, даже самую маленькую, нужно войти в храм. Только войти потом будет трудно. Память о намерении не исчезнет и останется тревожить совесть.

Когда-то, много лет назад, мы только начинали восстанавливаться и нам нужны были деньги, очень нужны. Случись бы это тогда, я бы, наверно, расстроился. Сейчас нет. Время прошло, и я понял, что восстановленный храм не самоцель. Главное – это сам процесс восстановления, причастность к нему. И еще я заметил, что далеко не каждому позволяют в нем поучаствовать.

Бывает, примчится человек в церковь с какой-то сиюминутной проблемой. Потом она решается, и он в порыве благодарности хочет немедленно рассчитаться с Господом. Находит настоятеля и предлагает, например, подарить звонницу или купить в храм икону за совершенно непозволительные деньги. Раньше я такому предложению только бы радовался, а сейчас прошу немного подождать, хотя бы пару недель. За это время страсти в его душе поулягутся и он начнет рассуждать спокойно. Если желание не исчезнет, можно разговаривать дальше, если нет, значит это не тот человек.

Представляю, зайдет потом такой «благодетель», посмотрит на иконы, написанные за выморочные деньги, и скажет себе: «Ну, кто тебя за язык тянул? А поп хитрец, подловил в минуту слабости». И будет последнее хуже первого. Пускай храмовый иконостас напишется на пару лет позже, чем бы хотелось, но именно теми, кому это предназначено.

История с гибелью Татьяны случилась много лет назад, и я не думал, что она получит такое неожиданное продолжение. К нам в храм вместе с родителями все эти годы иногда приходила очаровательная девчушка лет семи. Я вообще люблю детей, а этот ребенок, в отличие от других, еще и умела задавать вопросы. Даже повзрослев и отдалившись от храма, она продолжала просить меня о встречах и на разговор, точно прилежная ученица, приходила с тетрадкой для записей. Наверное, ей нравилось и то, что мы разговаривали с ней на равных. Во всяком случае, спорить со мной она не стеснялась.

В последнюю нашу встречу она рассказала о своем друге. Он старше ее и уже учится в институте.

– Мой друг очень несчастен. Я пыталась говорить с ним о Боге, а он взял и закрыл мне рот ладонью. Для него Бог существо жестокое и беспощадное. Недавно он рассказывал мне историю своей семьи. Батюшка, я его слушала и плакала. И тоже начинаю верить в то, что и вы, и родители меня обманываете! Бог нас не любит, иначе Он бы не сделал его сиротой, убив маму, кстати, прямо возле церкви, не сломал бы в тот же год позвоночник его отцу и не заставил бы их с бабушкой и сестрой фактически голодать. Я знаю, вы мне не ответите, потому что вам нечего ответить. Наверно, зря я это затеяла, и все-таки, прежде чем окончательно снять с себя крест, я решила прийти сюда в последний раз и дать вам шанс.

Маленькая и решительная, словно изготовившийся к бою воробышек, она сидела, оперевшись на стол стиснутыми кулачками и ждала.

– Я понимаю твоего друга, если он перестанет обвинять Бога, ему придется винить отца. А отец, – это единственное что у него осталось. А тебе, раз ты ставишь вопрос так принципиально, я дам ответ.

И беспощадно в деталях рассказал, как погибла Татьяна, как пытался, забыв о детях, покончить с собой его папа, как, оставшись без средств к существованию, отказалась от нашей помощи его, уже покойная, бабушка.

Моя собеседница, сама не ожидая, попала в одну из самых болевых моих точек, потому что я никогда не забывал эту семью. Она сидела напротив меня с широко открытыми от удивления глазами и молчала. Потом, потрясенная, так же молча встала и вышла из храма.