От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994

Если мы попытаемся теперь обрисовать политическую и культурную панораму СССР 60-х годов, нам представится картина не явного противостояния между так называемым «официальным» миром и миром «подпольным», но скорее размытое изображение, где между крайними точками едва намечающегося спектра можно видеть целую гамму промежуточных позиций, довольно трудно различимых по причине их размытости. Маска, которую советское общество продолжало носить по воле своих руководителей, отражала единодушие, если не единообразие. Но эта личина никогда в советской истории не соответствовала действительности. И менее всего в этот период, в результате чего — что было внове — маска начала терять свою определенность даже на поверхностный взгляд иностранцев. Верно и то. что представленный анализ справедлив прежде всего для крупных городов страны, таких как Москва и Ленинград, и в меньшей степени — для всей остальной русской провинции. Однако из этих центров распространялись руководящие идеи, и на них было направлено внимание сторонних наблюдателей.

В литературной жизни выявилось противостояние, которого никто больше не мог скрыть. Две противоборствующие тенденции нашли отражение в соперничающих журналах: «Новом мире», с одной стороны, и «Октябре» — с другой. Их редакторы, соответственно Твардовский и Кочетов, были довольно влиятельными членами КПСС. Столкновение началось еще во времена Хрущева, в условиях относительной свободы. Но оно не прекратилось и позднее. Противоборство /27/ отражало не разногласия между двумя кланами писателей, как любили изображать официальные источники, а конфликт между двумя политическими тенденциями: первое направление представлял «Новый мир», журнал, открывший миру талант Солженицына и пытавшийся представлять новаторские и реформистские течения в советском обществе. Второе направление представлял журнал «Октябрь», защищавший в основном ценности сталинских времен и вообще наиболее консервативный подход к действительности. Руководители страны предпочитали не вставать ни под одно из этих знамен, демонстрируя таким отношением собственный центризм. Но безусловно, что после смещения Хрущева именно «Октябрь» более всего отражал взгляды, господствующие на этом уровне. И все же даже в культурно-политической сфере картина не ограничивалась только Твардовским и Кочетовым. Другие периодические издания из меркантильных соображений пытались все же раскрасить свой блеклый конформизм какими-то собственными инициативами. И другие культурные учреждения — особенно театры — стремились тоже найти свое лицо, выбирая ту или иную позицию, представленную самыми известными журналами.

Если не ветер от фронды, то по крайней мере легкий бриз от нее ощущался даже в сферах, довольно близких к правящим кругам КПСС, например среди журналистов, и особенно работавших в наиболее авторитетных газетах: в официальном органе КПСС газете «Правда», которой в течение краткого времени после падения Хрущева руководил реформатор академик А. Румянцев, и в «Известиях», где оставались еще журналисты — друзья А. Аджубея, бывшего главного редактора и зятя Хрущева[58]. Некоторые из них вошли в группу, писавшую доклады Брежнева и партийные документы; другие работали в аппарате Центрального Комитета партии. Они были в меньшинстве, а вернее, это были единицы, и высказывались они очень осторожно. Но само их присутствие не могло не ощущаться.

В какой степени все это отражалось на высшем руководстве партии и, соответственно, на стране? В минимальной. Даже если какое-то отражение и было, оно не имело политической ценности, поскольку никто в советском обществе об этом не знал. Брежнев тем не менее принял меры предосторожности, чтобы воспрепятствовать выражению противоборства в обществе. На XXIII съезде партии был заведен обычай, не существовавший даже во времена Сталина, не говоря уже о Хрущеве и Ленине: на нем не выступил ни один из членов Политбюро, тогда как на предыдущих съездах высказывались все или почти все[59]. Этот обычай будет соблюдаться на всех брежневских съездах партии. Монолитная маска, которая все больше смывалась с лица общества, здесь сохраняла свои неизменные и еще более затвердевшие черты. /28/

1. Воспоминания приводятся преимущественно на основании интервью, кратких рассказов и мемуаров, восходящих к годам горбачевской перестройки. Лаконичную антологию этих материалов можно найти в работе Feron В., Tatu М. Au Kremlin соmmе si vous у etiez. — P., 1991. — P. 86-111. Появление такого числа свидетельств во Бремена Горбачева не случайно, оно является результатом политической борьбы в этот период (см. Лигачев Е.К. Загадка Горбачева. — Новосибирск, 1992. — С. 104).

2. Огонек. — 1988. — № 41. По признанию Нильды Йотти, у Пальмиро Тольятти, приехавшего в Москву в августе 1964 года, незадолго до обширного инсульта, приведшего его к смерти в Ялте, тоже было ощущение, что что-то готовилось.

3. Там же. — № 41-42.

4. Там же. — № 42.

5. Аргументы и факты. — 1989. — № 2; Труд. — 1991. — 14 марта.