От Сталина до Ельцина

Вспоминается и откровенная речь секретаря ЦК КПСС Эстонии А.Е. Кэбина: «Кукуруза — хорошее дело, но ей нужно тепло, которого у нас не хватает. Поэтому, чтобы Никита Сергеевич нас не ругал, мы вдоль дорог сеяли кукурузу, а за кукурузной полосой сажали картофель».

Беда в том, что люди из ближайшего окружения Хрущёва никогда и не пытались критически отнестись к принятому им решению, а только поддакивали ему, во всём с ним соглашаясь. Да я и сам на собственном опыте убедился, что значит перечить «первому»: стоило мне высказаться против децентрализации системы управления и ликвидации министерств, как Хрущёв тут же понизил меня в должности... Конечно, нелегко лишаться привычного места в кабинетах, потому управляемое большинство помалкивало, повторяя чиновничью поговорку — «Против начальства сказать — всё равно, что против ветра плюнуть».

Тем не менее на октябрьском Пленуме ЦК в 1964 году Н.С. Хрущёв, как известно, был смещён со всех занимаемых постов. Помнится, большинство участников Пленума вздохнуло свободно, когда на пост руководителя партии предложили Л.И. Брежнева. Приветливость и доброжелательное отношение Леонида Ильича к товарищам все хорошо знали. Крепко сбитая коренастая фигура, привлекательное лицо с выразительными глазами под густыми бровями. «Знатный хлопец», — говорили о нём на Украине. Все в нём казалось постоянным, значительным и спокойным. Считали, что он хорошо разбирается в людях и не опасно тщеславен.

Однако сусловская «команда», которая ещё недавно восхваляла Хрущёва, сделала своё дело: стала превозносить до небес Брежнева как руководителя нового типа, уловив, что сие ему нравится.

С развитием его культа изменился и стиль работы в Кремле. Деятельность генсека нередко обставлялась всевозможными торжествами и пышными приёмами. Не зря писатели называли это «банкетным правлением». Всё это пагубно сказалось на экономике страны.

Когда М.С. Горбачёв в тезисах доклада отметил, что период правления Брежнева, и более всего с середины 1970-х годов, известен такими явлениями, как консерватизм, привычка плыть по течению, не решать до конца назревшие проблемы, я в душе с этим согласился. Но слова о застое и застойных явлениях вызвали во мне протест. Застой? Я такого не припоминаю. Несомненно, было замедление темпов развития. Но чтобы промышленность и сельское хозяйство топтались на месте? Это не так.

Разве можно назвать застойным период, когда за двадцать «застойных» лет (1966-1985 годы) выросли: национальный доход — в 4 раза, промышленное производство — в 5 раз, основные фонды — в 7 раз?! Начало разрушения экономики страны скорее приходится на двенадцатую, «горбачёвскую» пятилетку.

На такой унылой ноте остановился я в своих размышлениях, слушая тезисы юбилейного доклада.

Работа - до конца!

Как себя чувствует человек, ушедший с государственного поста на пенсию? Каково его психологическое состояние?» — часто спрашивают меня.

Состояние — двойственное. С одной стороны, умиротворённость: уже не нужно мучительно раздумывать о том, кому передать дело, как найти достойного преемника и самому уйти на покой, отдохнуть, наконец, спокойно, без тягостных дум и переживаний, заняться собственным здоровьем. А с другой стороны — обида и недоумение — ты полон сил и желаешь делать ещё лучше свою работу, а с тобой расстались легко, словно ждали, когда избавятся. И от такого поворота в личной жизни, и от сложившейся в стране ситуации направленного хаоса и межнациональных распрей — душевная подавленность. Поэтому я решил в меру своих сил и возможностей работать, помогать опытом и советом, приносить посильную помощь нашему государству. В этом я вижу смысл своей жизни.

Не скрою, из Госплана я уходил с болью, словно отрывал от сердца его живые корни.

Я прощался с коллективом, с которым, можно сказать, породнился. Обходил подразделения комитета, от всей души благодарил коллег за плодотворную совместную работу.

А в заключительный день в зале заседаний коллегии собрались все мои друзья и товарищи по Госплану, представители общественных организаций. Выступавшие говорили о добрых традициях, сложившихся за два десятилетия в плановом комитете, о том, что здесь, как нигде (и это особенно меня радовало), люди не боялись говорить правду, знали: их выслушают, поймут, а если и не согласятся, то не унизят, а будут с ними на равных. Я всегда сам считал необходимым прислушиваться к мнению каждого человека и призывал к этому своих заместителей и помощников, а также руководителей подразделений. «Ты сначала выслушай человека, даже если он ошибается, — напоминал я, — а потом убеди его в том, что он не прав. Убедил — хорошо. А если не убедил, то задумайся: а может всё-таки прав он?».

Проводы мои, отметил я про себя, в чем-то были похожи на юбилей, ведь я уже не был Председателем, и не сомневался в искренности слов моих теперь уже бывших коллег. Говорили о том, что я учил их отстаивать свою точку зрения на любом уровне, независимо от того, понравится или нет это начальству.