Я старался проконсультироваться с командирами высоких рангов о методе наступательных операций, перенять у них опыт вождения войск во время маневренного наступления, старался выведать у них все, что им удалось узнать о поведении противника во время нашего наступления. Очень были для меня полезны встречи с генералом армии Николаем Федоровичем Ватутиным. Он подробно рассказал мне о прорыве немецкого фронта на Дону в ноябре 1942 года, о продвижении наших войск от Дона до Северского Донца. Его рассказы были крайне интересны. Он никогда не преуменьшал силы противника, не переоценивал и наши успехи.
Встречался я и с Василием Ивановичем Кузнецовым, командующим 1-й гвардейской армией. Я его знал как разумного и волевого командира еще до войны по совместной службе в Белорусском военном округе.
В. И. Кузнецов, а также командующие 3-й танковой и 6-й армиями П. С. Рыбалко и Ф. М. Харитонов обратили мое внимание на одно немаловажное обстоятельство. После Сталинграда немцы стали панически бояться окружения, особенно они боялись появления у них в тылу наших танков.
Тогда же на Северском Донце наша армейская разведка доставила «языка». Военнопленный показал, что он из 6-й полевой армии. Наши разведчики сначала не поверили ему. Эта армия прекратила свое существование в Сталинграде. Немец разговорился и объяснил, что Гитлер особым распоряжением создал вновь 6-ю армию, назвав ее армией мстителей. Командовал этой армией генерал-полковник Холлидт.
Мы попытались расспросить немецкого солдата, за что же он собирается мстить. За Сталинград? Одно слово «Сталинград» вызвало у него массу эмоций. Он рассказал нам, что в немецкой армии опасно произносить это слово, оно стало синонимом поражения.
Таким образом перед гвардейцами Сталинграда появилась армия мстителей — 6-я немецкая.
13 мая была принята по телефону директива Ставки:
«1. Временно прекратить действия авиации по аэродромам и коммуникациям противника.
О возобновлении этих действий будут даны специальные указания.
В случае наступления противника — использование ВВС по усмотрению командующих фронтами.
2. Принять меры к быстрейшему накапливанию запасов горючего для авиации, с тем чтобы довести их, с учетом подвоза из тыла, до 20 заправок и в кратчайший срок привести материальную часть в порядок»[26]
.20 мая в 3 часа 30 минут последовало предупреждение из Ставки о том, что немцы намечают начать наступление на нашем фронте в период 19–26 мая.
Ставка приказывала не ослаблять бдительности и боевой готовности войск; авиацию держать в полной готовности. Разведкой и захватом пленных вскрывать группировку противника и его действительные намерения.
Прошел май. Мы знали, что гитлеровских генералов соблазняла кажущаяся легкость концентрированными ударами с юга и с севера срезать образовавшийся к весне 1943 года выступ на линии фронта между Орлом и Белгородом, овладеть Курском и, стиснув с двух сторон наши войска, обороняющие Курск, уничтожить их, создать глубокий прорыв в наши тылы.
Гитлер, конечно, понимал, что это последняя попытка взять реванш за поражение под Сталинградом и опять захватить стратегическую инициативу. Поэтому он и подбрасывал в готовое разгореться пламя все новые и новые войска, новую технику, знаменитые танки «тигр», «пантера», а также самоходные орудия «фердинанд».
Обе стороны готовились к решительному сражению на Курской дуге.
Обе стороны, конечно, знали о сосредоточении сил и средств для этого сражения. Обе стороны усиленно закапывались в землю и готовили исходные позиции для наступления.
Стоял вопрос: кто начнет наступать? Время работало на нас, а оборона врага на нашей земле не могла быть длительной.
И вот в ночь на 5 июля фронт загрохотал. Но первой заговорила артиллерия не наступающих, а обороняющихся. И началась Курская битва.
План Ставки Верховного Главнокомандования предусматривал, как только развернется Курская битва, переход в наступление нескольких соседствующих фронтов, чтобы гитлеровское командование не могло усилить войска на курском направлении.
Юго-Западный фронт должен был начать наступление на Барвенково; Южный фронт — из района Матвеев Курган на запад, на Сталино и далее на Мелитополь; Брянский фронт — на Орел; Западный фронт — на Карачев.
В такой обстановке немецкое командование лишалось всякой возможности маневрировать резервами. 7 июля меня и командующего соседней 1-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Кузнецова вызвали в штаб фронта. Мы поняли, что настал и наш час.