От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»

… Если же брать географические реалии, то вначале они были именно реальными, а не вымышленными (с тем, однако же, минимальным изменением, за которым легко угадывается прототип): Абакан (позднее — Алакан), Петропавловск (позднее — Павлопетровск и даже Павлодемьянск), Караканский — Калаканский, и Кановская — Адаидская — Адаирская сопка.

Вообще же, черновик этого рассказа проникнут «армейским духом» (более грубыми, более обидными, более «мужскими» шуточками), чем причесанный позднее для печати. Наши советские военные предстают в черновике более реальными, более жесткими… объемными.

Майор Перышкин «всегда радовался случаю, когда можно было забросить сводки и инструкции и поразмять ноги на настоящей работе». Строкулев не вывихивал ногу в танцевальном зале деревенского клуба — его «посадили на гауптвахту».

«Тактические занятия», проводимые на лавовом поле, в рукописи назывались проще: «прицельное бомбометание». «Малодушная перестраховочка», упоминаемая Строкулевым в отношении Гинзбурга, была «недостойным отсутствием несокрушимого мужества у некоторых военных».

Строкулев в окончательном варианте за тайное проникновение в сверток с едой получает звонкий щелчок в лоб от Перышкина. В черновике с ним обходятся более жестко: «Майор ткнул сигаретой в руку Строкулева».

В окончательной редакции Кузнецов не знает «ни одного населенного пункта, где бы у Строкулева не было „одной знакомой девушки“». В первоначальном варианте: «На девятнадцатом километре, правда, есть хутор, где такой знакомой Витька не имеет. Впрочем, недавно Коле Гинзбургу пришлось там заночевать, и оказалось, что на хуторе живут только старик со старухой и несколько свиней, так что Витька здесь ни при чем».

В объяснение случившемуся «майор Перышкин, он же Тартарен из Абакана, туманно намекал на какие-то данные конфиденциального свойства, коими якобы осчастливил его приятель из пограничников, но мы не поверили. <…> Во всяком случае, мнение пограничного приятеля майора Перышкина (если таковое мнение совокупно с самым приятелем не было плодом довольно бедного воображения нашего Тартарена) о том, что человек в сетчатой майке оказался тем самым растратчиком, которого уже полгода разыскивала местная милиция, очевидно, не состоятельно».

Поднявшись на вершину, Гинзбург заявляет:

— Хорошо бы найти записку Швандина…

— Ну и что?

— Я бы ее сжег, — мстительно сказал Коля. Майор Швандин, сухой и не очень умный человек, был ярым противником нашего содружества.

— Это не по-спортсменски, — деловито сказал Перышкин.

Мелкие добавки оживляют действие: