От сумы и от тюрьмы… Записки адвоката

Одно из основополагающих конституционных прав гражданина, закрепленное в части первой статьи 49 Конституции РФ гласит, что вина гражданина в совершении преступления может быть установлена лишь приговором суда. Аналогичное положение содержит пункт 28 части 1 статьи 5 УПК, согласно которому решение о виновности подсудимого и назначение ему наказания (либо освобождение от такового) принимается только в приговоре.

Несмотря на эти требования закона, суд, вынужденный в итоге все же принять решение о прекращении дела по этому эпизоду, вынес определение, в котором вопреки указанному закону признал Ходорковского виновным в совершении преступления. Таким образом, надругавшись над законностью, суд потрафил обвинению, приняв судебный акт (определение суда), признающий Ходорковского и Лебедева виновными в совершении мошеннических действий и по этому эпизоду. И хотя это не приговор, влекущий за собой определенные последствия, в том числе и наказание, все же это официальное судебное постановление, которым может размахивать обвинение в подтверждение законности и обоснованности привлечения Михаила Борисовича и Платона Леонидовича к уголовной ответственности.

Такое отношение к закону Мещанский районный суд продемонстрировал и по всем остальным эпизодам обвинения.

Насколько я знаю, люди, в том числе из ближайшего окружения Ходорковского, по-разному оценили мою деятельность в его защиту. Кто-то считал, что я недостаточно высвечивал политическую составляющую дела и не слишком активно разоблачал в процессе авторов обвинения и прокуроров, другие же восторженно отозвались о моей профессиональной деятельности, о моей речи в защиту Ходорковского и о моей правовой позиции.

Надо сказать, что внутри нашей бригады адвокатов некоторые функции были разделены по двум направлениям: одно — направленное на строгую юридическую, фактологическую позицию по оспариванию доводов обвинения, другое — правозащитное, то есть делающее акцент на нарушении прав человека, на требовании объективного и непредвзятого отношения к делу.

Как я себе представлял тогда и понимаю сейчас, Ходорковскому в душе больше импонировала вторая линия защиты: ему хотелось продемонстрировать изначальную несправедливость возникновения дела. Однако он согласился со мной в том, что необходимо попытаться спокойно и разумно доказать и правовую, и фактическую несостоятельность обвинения.

К сожалению, все последующие события подтвердили, что ни та, ни другая позиция не спасли Ходорковского от неправового суда. И даже те изменения (на мой взгляд, достаточно существенные), которые были внесены в приговор при кассационном рассмотрении наших жалоб, никак не могли нас удовлетворить.

Решение кассационной инстанции еще раз продемонстрировало несправедливость и предвзятость судебной власти по этому делу. Московский городской суд, вынужденный согласиться со многими утверждениями защиты, прекратил дело по некоторым эпизодам обвинения, во много раз уменьшил объем обвинения по другим эпизодам, а наказание снизил всего лишь на один год.

Рассмотрению дела в городском суде по кассационным жалобам предшествовало вопиющее нарушение прав защиты, ярко продемонстрировавшее заинтересованность власти в сохранении приговора в части длительного лишения свободы Ходорковского и Лебедева.

Незадолго до назначения дела в кассационной инстанции я попал в больницу в состоянии, угрожающем жизни, с подозрением на онкологическое заболевание. Надо сказать, что я был единственным адвокатом, который должен был представлять интересы Ходорковского в Мосгорсуде. Между тем, прокуратура жаждала как можно скорее рассмотреть дело, не дав нам возможности использовать все законные средства защиты.

Больницу забрасывали требованиями скорейшей моей выписки. Возле больничного корпуса, где я лежал, стояла машина с длинными антеннами, у входа и по вестибюлю ходили «люди в штатском».

Особый интерес у них вызывали посещения меня коллегами — адвокатом Е. Бару (защитник Платона Лебедева) и другими.

Надо сказать, что в этом процессе со мной вместе работала моя многолетняя бесценная помощница и сподвижница адвокат Елена Левина. И ее появление привлекало самое пристальное внимание, поскольку и ее, и меня подозревали в каком-то тайном сговоре.

В результате, накануне дня рассмотрения дела меня выписали, и я вынужден был из больницы, даже не переодевшись, ехать в суд за разрешением на свидание с подзащитным, мчаться в следственный изолятор к Ходорковскому, чтобы хотя бы в оставшееся время окончательно определить нашу позицию.

Однако вопреки всем самым элементарным правам обвиняемого и его защиты, несмотря на наличие письменного разрешения суда, мне не дали встретиться с Ходорковским в следственном изоляторе. Такое случилось со мной впервые за всю мою более чем полувековую практику.