От святого до горемыки

Наконец «Красный помор» обогнул Сосновский мыс. Сидевшие на палубе рыбаки увидели в самом углу залива несколько домиков центральной усадьбы Баргузинского соболиного заповедника, а чуть поближе, у Красной речки, — рыбодел — небольшой деревянный сарай, в котором рыбаки солили добытую рыбу.

У рыбодела торчала лишь одна лодчонка, а остальные чернели на фоне желтых песков, за речкой Кудалды.

— Тянут у самой Шумилихи, — присмотревшись вдаль, проговорил Петр. — Много-мало, все равно добудут. Свежей рыбкой разговеемся.

Рыбаки весело заулыбались.

«Красный помор» бросил якорь против рыбодела. Рыбаки проворно подтянули свою лодку и быстро, заняв каждый свое место, стали дружно грести к берегу.

Из рыбодела вышла женщина.

Увидев ее, Петр улыбнулся.

— Охо, мужики, это тетка Лагуниха нас встречает. Она-то уж накормит! Хлебосолка, каких мало. Только не смейтесь, когда она заговорит.

— А пошто? — спросил Яков Лисин.

— Язык у нее плохо привешен. Вместо «рыбодела» она говорит «маранель», а если нужно сказать: «работаю на пункте», скажет: «работаю на кунте». Один раз рассказала про свое детство: «Таперь ребятенки как у Христа за пазухой живут, а вот мне пришлось с восьми лет у купца Купера в няньках работать. Ладно, добрый был, даже на курок меня возил».

— Куда возил? — смеясь спросил Вовка Тулбуконов.

— На «курок», значит, купец ее возил на курорт. Знамо дело, не лечиться, а нянчить купеческих ребятишек.

Лодка мягко стукнулась о золотистый песок. Петр первым подошел к женщине и, радостно улыбаясь, поздоровался:

— Здравствуй, тетка Настасья! Чо, узнаешь?

— Трастуй, трастуй! — черные глаза внимательно оглядели Петра. — А ты тей, тынок?

— Помора Сидора Стрельцова… Должна бы помнить меня. Я крестник Петра Васильевича Богатых, лет пять назад рыбачил в его бригаде, а ты у нас была поварихой… Зимой неводили в Крутой губе, а летом приходили в Сосновку.

— Петка! Ой! — обрадованно воскликнула Лагуниха и схватила Стрельцова за руки. — Ой, како матерый! Чисто медмедь!.. Как можно узнать-то тя!..

— А ты, тетка Настасья, нисколько не изменилась.

— Руки болят, ноги…

— Все на рыбалке?

— А как же, зимой на Покойниках жила, там на кунте робила, а таперь на маранеле роблю.

За плечом Петра кто-то приглушенно прыснул. Он сердито оглянулся и показал свой огромный кулак. Петр посмотрел на ее жилистые, корявые, изъеденные солью руки и с уважением подумал: сколько же рыбы прошло через них!

— Ой, я чо же! Мужиков-то тормить ната! — всплеснула руками и рысцой пустилась к костру, где в большущих противнях жарилась рыба.

Петр посмотрел вслед Настасье и, ни к кому не обращаясь, задумчиво сообщил:

— Это казачье атамана Семенова повинно в ее языке… Слыхал я, как на ее глазах повесили двух красных… Испугалась бедняжка, думала, что и ее вздернут… По первости года два совсем не баила, а потом отошла. Хушь так-то лопочет, и то спасибо. А вам, чертям, все хаханьки.

Рыбаки потупились. А Вовка Тулбуконов сердито буркнул:

— Кто знал-то. У меня вырвалось невзначай.

В июне на северном Байкале еще прохладно. Бывают годы, когда почти весь июнь еще плавают льды. Но зато июль — самый прекрасный месяц на Байкале. Солнце нежно гладит голубую ширь моря. Оно бесконечно дарит и дарит ему свое животворное тепло. От этого тепла цветет море, поднимаются на поверхность воды маленькие рачки, наши рыбаки их называют юром. Вот этот самый юр-то и является лакомством омуля. В поисках юра омуль поднимается тоже на поверхность, да и он не дурак погреть на солнышке свою темно-фиолетовую спинку, порезвиться в теплой воде. Вот тогда-то и начинается лов омуля поплавными сетями.

Сегодня бригада Стрельцова набрала сети раньше обычного. Рыбаки собираются идти гребями до Больших Черемшин, где они вымечут сети и ночью проплывут морским поносом (течением) до Сосновки.

Готовые к отплытию, сидят с веслами в руках Возка Тулбуконов и Сашка Балябин, а Яков Лисин с Мишкой Жигмитовым возятся в лодке: укладывают нехитрые рыбацкие пожитки и вычерпывают просочившуюся в лодку воду.

— Мозолим, мозолим этими веслами руки, а толку-то что?.. За неделю три бочонка засолили, — сердито ворчит Вовка Тулбуконов.

— Тебе, тунгусине, все мало, ишь жадюга! — смеется Сашка.

— Не тунгусу, а эвенку! — сердито заметил Вовка. — Шовинизм не разводи на промыслу.

— Ха, нашел шовиниста! У меня у самого бабка была тунгуска, а дед — ссыльный казак. Так что можешь меня дразнить и тунгусом и князем Ерноулем, бабка-то моя была его прапраправнучкой. Глаза у меня русские, а морда тунгусская.

— Ха, нашел чем хвастаться, подумаешь, прапраправнук князя Ерноуля! — скривил губы Тулбуконов. — Этот твой предок Ерноуль сосал кровь тунгусского народа. Его звали черным волком, его именем пугали детей. Он был злее вашего Ивана Грозного. Понял? Тоже мне Ерноуль нашелся! Попался бы ты ему в руки, он с тебя с живого кожу содрал.