Мучительно хотелось пить. Слабым голосом попросил у женщины в белом халате воды. Она странно посмотрела на него и принесла неполную кружку. Хватило едва на несколько глотков, вода была невкусной и плохо утоляла жажду. Он попросил еще, однако сестра лишь развела руками и сказала, что вода кончается. От нее Казей узнал, что пароход следует в Константинополь. Это было начало исхода русской армии генерала Петра Врангеля из Крыма. Более 140 тысяч несогласных с террором большевиков покинули Россию вместе с Черноморским флотом (переименованным в Русскую эскадру), регулярными частями под командованием генерала Александра Кутепова и рассеялись по всему миру.
В Константинополе на берег сошла лишь небольшая часть пассажиров, остальные, в том числе и Казей, поплыли дальше и высадились на греческом острове Лемнос – последнем пристанище тысяч беженцев, а с ними терских, донских и кубанских казаков.
Это был воистину крестный путь. Осенью 1920 года на Лемнос прибыло более 18 тысяч кубанских казаков генерала Фостикова, здесь уже находился Донской корпус, терские и астраханские станичники. Французское командование продержало прибывших больше месяца на кораблях, не позволяя им сходить на берег, не обеспечивая необходимым количеством воды, провизии и медикаментов.
Никита Казей, которого вынесли на носилках, увидел полуразрушенные дома, стены которых хранили следы пуль и снарядов. Потом он узнал, что во время войны здесь высадился десант английских и французских войск и произошел кровопролитный бой.
Надвигалась зима. Задули холодные, пронизывающие ветры с моря. В бараках, палатках и землянках было холодно и голодно, однако его молодой организм брал свое. Скоро Казей уже мог ходить на костылях. В глубине души он был даже рад этому – ранение избавляло от изнурительной муштры, которую насаждал генерал Врангель, лелея мечту возобновить вооруженную борьбу с большевиками. Дисциплина в лагере была драконовская. Особенно жестоко, вплоть до расстрела, карали тех, кто выражал желание вернуться на родину.
На плацу лемносского лагеря Врангель приказал выложить камнями свое изречение, гласившее: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга».
Умирать Казею не хотелось, ну а что насчет долга… Свой долг перед Россией он выполнил, кажется, до конца, халупником[13]
никогда не был, воевал честно, в армии Врангеля тоже служил не за страх, а за совесть, пока не оказался на этом забытом Богом и людьми острове за тридевять земель от России.– Что ожидает меня и тысячи других русских, потерявших в одночасье родину? – задавал он сам себе вопрос. – Кому они теперь нужны и нужны ли вообще?
Эти вопросы мучили не одного Казея. Длинными зимними вечерами в бараках шли нескончаемые, по-русски беспорядочные споры. Одни доказывали, что борьба не окончена и белую армию Европа использует для крестового похода против Совдепии. Другие полагали, что все само собой устроится, третьи мечтали вернуться на родину, однако вслух об этом говорить не решались, потому что это могло стоить жизни.
Помалкивал и подъесаул Казей. У него были свои счеты с Советской властью, хотя, казалось бы, богатств она у него не отобрала. Единственным «богатством» его был чин есаула, но и это «богатство» было весьма сомнительным в глазах окружающих его военных, что ему не раз недвусмысленно давали понять. И в самом деле. Пройдя ускоренные курсы при штабе корпуса, он в 1916 году получил чин сотника, подъесаула, а есаула ему присвоил уже Врангель, и это обстоятельство как раз вызывало скептические усмешки.
После беспорядочных споров он долго лежал с открытыми глазами, слушая вой ветра за тонкими стенами барака. Надвигалась страшная, безысходная тоска, до жути зримо перед глазами вставали сверкающие на зимнем солнце деревья, все в снегу, улицы родной станицы, церковь в центре, уютный теплый дом, старенькая мать и моложавая, красивая жена. Где все это теперь, что стало с родными? И что ждет его самого?
К весне 1921 года французское правительство, убедившись, что большевиков нельзя победить русскими или иностранными силами, опорная база которых находилась вне России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму, на родной почве оказались не в силах защитить его от прямого нападения советских войск, прекратило помощь остаткам врангелевской армии.
Граф и простой станичник, барон и мелкий служащий ели из одного котла, искали дрова, пытались спасти и хоронили детей, объединенные общим горем.