– Все это верно, – ответил ему Стратулат. – Но в ваших требованиях упущен из виду один важный момент – вы ведь не рядовой гражданин, вы казачий есаул, атаман, агент зарубежной разведки. Вы преступник. И мы даем вам шанс искупить вину. Так кто должен требовать гарантий?
– Вы рискуете… – Никита закусил удила. – Я и впрямь не вправе что-либо требовать.
– Но вы можете быть спокойны за семью, – успокоил его Стратулат. – У меня нет причин вас обманывать.
– К вам в голову не залезешь.
– Верно, придется, Никита Петрович, принять все на веру.
– Наверное, придется.
– Все остальное в ваших руках.
– Еще бы.
– Будем стараться вместе. У вас задание настолько ответственное и опасное, – скрывать не буду, – что ни о каких подвохах с нашей стороны просто не может быть и речи.
– Вы хотите сказать, что только дурак рубит сук, на котором сидит?
– Что-то в этом роде. Так вы согласны?
– А у меня есть альтернатива?
– Значит, договорились. – Стратулат смотрел на Казея угрюмо, жестко и с некоторым сомнением. – И учтите, в Центре на вас тоже надеются.
– Я польщен.
Стратулат сделал вид, что не понял Никитин сарказм. Он сказал:
– Теперь мы более тщательно проработаем некоторые моменты вашей биографии, пройдем курс занятий и будем ждать. У нас на подготовку к внедрению есть еще месяц.
– К внедрению?
– Именно. Теперь уже можно открыть карты: вы должны проникнуть в одну из интересующих нас разведок.
Никита мысленно продолжал бороться с собой, чтобы не сорваться. Когда тебе тридцать, дальнейший путь тебе представляется ясным: конь да сабля, ратные тяготы да лихая смерть.
А когда тебе за пятьдесят перевалило, тут и задумаешься: дать согласие или нет на неизвестную тебе работу.
Никита знал, что в жизни ничего случайного не бывает, она наполнена и стройностью, и смыслом, просто не каждый смертный способен еще прозреть.
Он посмотрел на себя в зеркало. Несмотря на немолодые годы, он был высок, осанист, собою важен. Не сказать, что пригож – слишком резки были черты хищного ястребиного лица, но, что называется, виден.
Первое, что отметил, – морщины с первого гляденья стали резче, черные волосы там и сям засерели первой сединой. Это пускай. Главное – зубы белые, крепкие – хоть глотку ими рви.
Казей уже лет пять как вышел в свой коренной, настоящий возраст, с тех пор менялся мало, и видно было, что выпадет из него еще не очень скоро, разве что седины будет прибавляться да морщин.
Решать надо было. Быстро. А ошибешься – сам пропадешь и семью погубишь.
Он опять стал перед зеркалом. Глядел на себя, ибо ни от кого иного подсказки все одно не будет.
– Хватит думать, – решил Казей. – Что это на меня страх напал?
Он где-то уже слышал, что существует три формы страха. Первая – это астеническая форма. Когда человек начинает паниковать и к осмысленным поступкам не способен. Это, так сказать, трус по натуре. Но у шестидесяти процентов людей существует нормостемическая форма страха. При этом у них снижается осмысленность поведения, но разумные поступки не исключаются. Наконец, третья форма страха – стеническая. Люди, обладающие ею, при любой опасности проявляют повышенную находчивость и выдержку, ощущают прилив сил, боевое возбуждение.
– Ну, это у меня, конечно, есть, – подумал Никита. – Я не трус. И мне надо совершить разумный поступок.
Додумать до сего места было самое трудное. Дальнейшее прыткий ум Никиты Петровича скорехонько выстроил.
Перед важным делом Казей, бывало, подолгу колебался, и так вертел, и этак. Но уж если что решил – не медлил. Устраивалось все так, что унывать – только Господа гневить. Жена жива, здорова, сын пристроен, как мечталось, – это главное. А что расстаться придется, не увидевшись, и, может навсегда, то это лишь по-глупому, по-земному, так говорится. У Бога кого любишь, того не потеряешь, ибо истинная любовь вечна и нетленна.
Сердце у Никиты прыгало, мысли тоже. Выбор у есаула был примерно такой: либо в гроб пасть, либо на гору Олимп взлететь. И он подумал: «Может новая власть простит ему все, ведь кому-то она простила. Тем более, что он станет ей помощником».
И он сказал Стратулату свое: «Да!»
Тот провел с ним несколько занятий, потом по два занятия провели незнакомые Никите люди, и он стал готовиться к поездке самостоятельно, как и договорились. По мере приближения срока Никита старался все обдумать, как бы мысленно сжиться с предстоящей работой, присмотреться к людям, которые поедут вместе с ним, послушать, о чем они говорят.
Все это важно для успешной работы на месте, в незнакомой обстановке.
Со Стратулатом он больше не виделся, да и не к чему. Задание он получил, обещание всяких благ в случае успеха выслушал. А то, что он не вполне уяснил, что представляет собой организация, в которой он теперь будет состоять…
Право, что за важность! Он и прежде не знал, на кого работал.
Главное – он поверил Стратулату.
Накануне отъезда Никита увиделся с человеком, который когда-то приглашал его к Ломакину.
Тот позвонил Никите домой и сказал, что нужно поговорить. Они назначили встречу у гостиницы, где поздно вечером в толпе тот безошибочно определил Никиту.