Сунженско-Владикавказский полк спешно двигался к Сарыкамышу, не зная еще о сложившемся там положении. Взвод Алексея Чумака, следующий в головном дозоре, бдительно вел разведку, казакам не терпелось поскорее вступить в бой с противником.
Но вот передовой дозор доложил о появлении турецких войск.
Собрали небольшое совещание.
Кульбака и Чередник доложили сотнику, что турки направляются к Сарыкамышу и, похоже, двигаются в ущелье. Командир быстро проработал в голове план дальнейших действий и объявил его всей сотне.
– Туркам не миновать узкой горловины дороги, стиснутой отвесными скалами на входе, – сказал он. – А обоз будет двигаться только по дороге. Тут мы их и встретим.
– Что, готовиться? – спросил урядник.
– Да, приготовить оружие, а кроме того, запаситесь валунами мы их сбросим, чтобы перегородить дорогу противнику.
– Точно, тогда им от нас не уйти, – раздалось в строю.
И казаки, спешившись, поднялись на скалу, залегли в валунах, нависших над узким проездом. Тепло покидало их тела, и они закутались в бурки.
В безжизненном небе, ледяной бестелесный свет. На кусте шиповника сиротливо краснеет одинокая ягода, сморщенная от мороза. На руках и лицах казаков – ссадины, синяки, царапины: следы карабканья по скалам.
– Ох и достанется басурманам, – раздавалось среди залегших казаков.
Сами невидимые, они уже отчетливо слышали далекий, особенный приступ военных фур.
Чумак вставил в гранату запал, остальные приготовили винтовки, пулемет. Они любуются суровой красотой гор, скалами, где находились пернатые хищники, огненным комом лисы, пробежавшей по снегу из расщелины.
Раздалась команда: – «Приготовиться к бою!»
«Посадили» на мушку всадников, Чумак повертел в руках «лимонку». Позеленевшие в лишаях валуны уже сдвинуты с места, осталось чуть толкнуть.
Все напряжены.
Вот турецкий отряд достиг намеченной черты. Командир молчит.
– Пора! – напомнил Чумак.
– Сейчас, успеем, – шепотом сказал сотник и, набрав воздуха, во весь голос подал команду:
– Огонь!
Ударил залп, полетели вниз камни. Казаки, оцепившие скалу, резво сбежали вниз и, ведя огонь, побежали к фурам.
В одну из них нацелился Чередник, но Кульбака прокричал:
– Не трожь, там, видно, важная птица.
И точно, из крытой повозки показался турок в золоченом мундире. Он поднял руки и прокричал: «Аман! – пощади!».
Кульбака и Чередник, взяв на изготовку винтовки, повели его к сотнику.
– Молодцы! – похвалил их сотник и, допросив через переводчика пленного, сообщил: – Это Кули-паша движется на Сарыкамыш.
Пленный же и сообщил, что передовые отряды турок, спустившиеся с Бардусского перевала, уже атаковали Сарыкамыш.
Выставив охранение и отослав двух казаков с донесением в полк, командир отдал команду:
– Привал!
Вмиг кашевары принялись за приготовление пищи. Соорудили коновязи, и через полчаса бивак готов. Казаки сидят вокруг костров, жуют и толкуют.
У одного из костров раздается песня:
Небо безмерно. Морозец, ветер и эта безмерность – как страшны они одинокому сердцу. В желтых волчьих кустах, в пугающем сером небе, в молчанье гор столько равнодушной силы!
А человек мал, стучит его малое сердце, оплетенное паутиной тоски, и выручает песня. Вот у другого костра раздается:
И казаки, забыв пройденный сегодня путь, только что закончившийся бой, подхватывают:
А запевала продолжает:
Солнце давно село. Звезды зажглись кое-где по небу. Зарево встающего полного месяца разливалось по краю неба, и огромный желтый шар удивительно колебался в сероватой мгле.
Вечер кончился, начиналась ночь. И каждый, глядя на небо, про себя думал: «Что день грядущий нам готовит?»
А назавтра, 26 декабря, казачий полк с четырьмя орудиями на рысях подошел к Сарыкамышу, и хотя уже часть города была в руках турок, казакам удалось остановить их дальнейшее продвижение.