К началу 1930-х гг. у руководства Франции не осталось вариантов действий на случай резкого обострения международной обстановки. В 1930 г. последний французский солдат покинул Рейнскую область. После этого безопасность страны полностью зависела от того, насколько последовательно Берлин будет придерживаться курса на сохранение мира. Но именно в этом вопросе сохранялась большая неопределенность. Обвал нью-йоркской биржи в октябре 1929 г. и начавшаяся после этого Великая депрессия сломали все расчеты на мирную эволюцию Локарнской политики. Германия одной из первых ощутила на себе тяжелые последствия мирового экономического кризиса. Падение промышленного производства сокращало доходы государства и разгоняло маховик безработицы[214]. Ответом правительства канцлера Г. Брюнинга на кризис стал жесткий курс на сокращение государственных расходов, что еще больше подогревало массовое недовольство. Социально-политическая ситуация в Германии быстро дестабилизировалась. На выборах в Рейхстаг в сентябре 1930 г. ошеломляющий успех сопутствовал нацистской партии (НСДАП), которая сформировала вторую по численности фракцию в парламенте. Ее лидер А. Гитлер открыто говорил о том, что Веймарский режим – «не что иное, как дань врагам и худшее из кабальных условий Версальского договора»[215].
Как отмечает А. Туз, «если у правительства Брюнинга в 1930 и начале 1931 гг. имелось пространство для маневра, то лишь в сфере внешней политики, а не экономики, и оно воспользовалось этим пространством самым пагубным образом»[216]. Пытаясь перехватить часть лозунгов националистов и выйти из внутриполитического тупика, канцлер начал реализовывать более агрессивную внешнеполитическую программу. Несмотря на тяжелое финансовое положение страны, было принято решение расширить военно-морскую программу за счет строительства двух новых кораблей. Берлин активизировал свою политику в Центральной и Юго-Восточной Европе, предложив Венгрии и Румынии заключить эксклюзивные двусторонние торговые соглашения. В то же время было объявлено о проекте создания австро-германского таможенного союза, что явно шло вразрез с положениями Версальского договора. Кроме того, германское правительство заявило о необходимости введения моратория на уплату репараций[217].
Все эти шаги имели антифранцузскую направленность. Брюнинг и глава МИД Ю. Курциус отклонили предложение Парижа об оказании Германии финансовой помощи в обмен на выполнение обязательств по репарациям, отказ от таможенного союза с Австрией и ограничение военно-морской программы[218]. Франко-германское сотрудничество себя, очевидно, исчерпывало. В начале 1932 г. окончательно отошел от дел Бриан. Выступая на заседании Лиги Наций в сентябре 1930 г., он заявил: «Пока я нахожусь там, где стою сейчас, войны не будет»[219]. Однако его эпоха подошла к концу, открывая пусть в неизвестность. Смерть Бриана в марте 1932 г. стала символическим концом политики «в духе Локарно». Договоры и взаимные обязательства оставались в силе, но они уже не опирались на необходимую политическую волю и баланс интересов.
Эдуард Эррио.
Источник: Biblioth`eque national de France
Французская политика находилась на важной развилке. Она могла продолжать руководствоваться «триадой Эррио» и выстраивать здание национальной безопасности на ее фундаменте. Проблема заключалась в том, что «новая дипломатия», дававшая плоды в период стабильного развития и экономического роста второй половины 1920-х гг., не подходила для эпохи кризисов. Великая депрессия привела к резкой радикализации внутри- и внешнеполитической повестки в странах Запада, и первой жертвой этого процесса стало представление о возможности гармоничного международного развития без войн и конфликтов. Все минусы этой во многом умозрительной концепции, вероятно, сказались бы в любом случае, однако кризис рубежа 1920-1930-х гг. ускорил распад той системы, на которую возлагались столь большие надежды. «Политика фашистов и нацистов, – отмечает британский историк П. Джексон на страницах «Кембриджской истории Второй мировой войны», – была невосприимчива к “нормативному влиянию” “Новой дипломатии”. Оба режима рассматривали “мировое общественное мнение” как нечто, чем можно манипулировать, а не в качестве фактора, который всегда необходимо учитывать в политических построениях. Их целью было разрушить нормативный порядок, возникший после 1918 г. Французские и британские дипломаты должны были оставить те исходные постулаты и политические соображения, которыми они руководствовались в предыдущее десятилетие»[220].