От Цезаря до Августа

Сделав это, он вместо немедленного занятия Мутины позаботился　не оставлять Рим всецело во власти своих врагов. У него еще не пропала окончательно надежда достигнуть своей цели не войной, а политическими интригами. Обстоятельства сложились с этих пор таким образом, что Антоний один представлял традиции и интересы цезарианской партии, для которой в случае его поражения аристократическая реставрация могла бы быть роковой. Партия, реорганизованная им в июне и июле, была поэтому заинтересована тем, чтобы воспрепятствовать его падению. Сам Фуфий Кален, хотя в предшествующие месяцы по разным соображениям примкнул к врагам Антония, теперь перешел опять на его сторону, может быть, позволив привлечь себя более солидными аргументами. У себя в доме он оказал гостеприимство Фульвии[371] и готовился стать в сенате во главе старых цезарианцев и всех тех, кого Антоний назначил сенаторами или кому оказывал покровительство с целью оттянуть время, воспрепятствовать посылке подкреплений, дать Антонию время интриговать у Лепида, Планка и Поллиона и ждать событий.　

При такой политике Антоний мог выиграть дело. Враги его, напротив, хотели без замедления разбить его. Поэтому в Риме первые известия о войне были преувеличены непримиримыми консерваторами, родственниками заговорщиков и друзьями Октавиана, уже ободрившимися благодаря заседанию 20 декабря. Утверждали, что Децим уже окружен железным кольцом, и пугали общество этими преувеличениями. Во мнении большинства произошел переворот в пользу Октавиана. Говорили, что Рим был бы разграблен Антонием, если бы Октавиан не отвлек легионы, начинали превозносить Октавиана как спасителя Рима; если несколько дней тому назад Цицерон скромно просил не смотреть на поступки этого молодого человека как на безумство, то теперь все говорили, что это была высшая храбрость;[372] и союз между Октавианом и консерваторами был наконец заключен под влиянием этих первых слишком преувеличенных известий о войне. Октавиану вручалось командование армией; консерваторы, со своей стороны, заставляли сенат дать ему необходимые деньги и предоставить достоинство сенатора и пропретора с правом домогаться консульства за восемнадцать лет до законного возраста.　

Марцелл и Филипп, наиболее ожесточенные враги Антония, склонили двух почтенных и уважаемых людей — Сервия Сульпиция и Публия Сервилия — выйти с предложением о назначении Октавиану этих почестей,[373] и они таким же образом уговорили Цицерона произнести длинную речь в защиту этого предложения.

Пятая филиппика

1 января 43 года на первом сенатском заседании по окончании речей новых консулов Гирция и Пансы первым поднялся говорить Фуфий Кален. Он с большой умеренностью старался уменьшить важность событий, утверждал, что Антоний не хотел войны, и, наконец, предложил отправить к нему послов для переговоров о мире.[374] Затем говорили Сервий Сульпиций и Публий Сервилий; они предложили дать Октавиану звание пропретора и командование армией, с которой он мог бы воспрепятствовать резне, замышляемой Антонием; рассматривать его как сенатора преторского ранга и позволить ему домогаться магистратур, как если бы он был уже квестором. Потом поднялся Цицерон. Во время революции часто случается, что люди пера, робкие, колеблющиеся, даже холодные, на время воспламеняются страстью, становятся ловкими, стремительными, неутомимыми, подобно героям. Эта перемена случилась с Цицероном в одиннадцать дней, протекших с последнего сенатского заседания. Забывая о своих дурных предчувствиях, отбрасывая всякий страх и колебание, автор «De Republica», философ, доктринер, понял, что для защиты дела консерваторов нужно обратиться к революционным средствам, и, произнося свою пятую филиппику, бешено напал на Антония; он неизмеримо преувеличивал все его ошибки, объявлял, что речь идет о войне не с партией Цезаря, а с бандой разбойников, сам повторил предложения Сервия и Сервилия и прибавил к ним новые. Он требовал объявления набора, мятежа и военного положения, декрета о постановке Лепиду золотой статуи в награду за его республиканские чувства; требовал позволить Л. Эгнатулею домогаться магистратур за три года до законного срока,[375] уплаты солдатам назначенных Октавианом сумм и обещания им еще других наград: денег, земель и привилегий. После этой речи между обеими партиями началась борьба. Явных друзей Антония в сенате было, конечно, немного, но там находилось много выдающихся лиц, например Пизон и оба консула,[376] которые были против войны; предложение Калена было сделано, чтобы понравиться большинству. Поэтому в первый день друзьям Антония удалось затянуть обсуждение и отложить решение на следующий день.[377]　

Заключение прений январь 43 г. Р. X