От убийства до убийства

Мемориальный Майдан Джавахарлала Неру (прежде – Мемориальный Майдан Короля Георга V) – это расположенная в центре Киттура большая немощеная площадь. Вечерами ее заполняют люди, играющие в крикет, запускающие бумажных змеев и обучающие своих детей езде на велосипеде. По краям Майдана располагаются торговцы, предлагающие мороженое и сладости. На этой площади происходят все большие политические митинги Киттура. От нее ведет к Центральному рынку, крупнейшему в Киттуре рынку свежей продукции, улица Хайдера Али. От рынка можно очень быстро дойти до Городского совета Киттура, районной больницы имени Гавелока Генри и двух главных отелей города – «Главного Межконтинентального» и «Международного Тадж-Махала». В 1988 году неподалеку от площади открылся первый храм, обслуживающий исключительно живущих в Киттуре хойка.

С такими волосами, с такими глазами он легко мог бы выдавать себя за святого и зарабатывать на пропитание, всего лишь сидя со скрещенными ногами у храма на шафрановой тряпице. Так, во всяком случае, говорили владельцы рыночных лавок. А этот умалишенный только и знал, что сидеть с утра до вечера на корточках у осевой разгородки улицы Хайдера Али да таращиться на проезжавшие мимо автобусы и автомобили. На закате его волосы – темно-каштановые кудри, приводившие на память голову горгоны, – начинали сиять, точно бронза, а райки светиться. И пока длился вечер, он сохранял сходство с пожираемым мистическим огнем поэтом-суфией. Некоторые из лавочников могли рассказать о нем не одну историю: как-то вечером они увидели его скакавшим по главной улице на спине черного буйвола, он размахивал руками и ногами и кричал, точно бог Шива, въезжающий в город на буйволе Нанди.

Временами он вел себя как человек вполне разумный – осмотрительно переходил улицу или терпеливо сидел у храма Киттур-Дэви с другими бездомными, ожидавшими, когда им принесут и разложат по их сложенным чашей ладоням угощение, оставшееся от свадебного обеда или от церемонии посвящения в брамины. А в другие времена его замечали перебиравшим кучки собачьего кала.

Никто не знал его имени, религии или касты, а потому никто и не пробовал заговорить с ним. Только один человек, калека с деревянной ногой, раз или два в месяц приходивший по вечерам к храму, останавливался перед ним, чтобы дать ему еды.

– Почему вы притворяетесь, будто не знаете, кто он? – кричал калека, тыча костылем в его каштановые кудри. – Вы же так часто видели его прежде! Он был царь и бог пятого маршрута!

На миг внимание лавочников обращалось к безумцу, однако он так и продолжал сидеть, глядя в стену, обратившись спиной к ним и к городу.

Два года назад, когда он приехал в Киттур, у него были имя, каста и брат.

«Я – Кешава, сын Лакшминарьяна, цирюльника из деревни Гурупура» – так говорил он по дороге в Киттур, самое малое шесть раз, автобусным кондукторам, сборщикам дорожной пошлины и просто незнакомцам, осведомлявшимся, кто он такой. Вот эта формула, мешочек с постельными принадлежностями под мышкой да пальцы брата, сжимавшие его локоть, когда оба они попадали в толпу, и было всем, что он привез с собой в город.

А у брата имелись: десять рупий, мешочек с постельными принадлежностями под мышкой, под правой, и адрес родственника, записанный на клочке бумаги, который он комкал в левой ладони.

В Киттур братья прибыли пятичасовым вечерним автобусом, то было первое их посещение города. Они сошли на автобусной станции. В середине дороги Рынок – Майдан, самой широкой во всем Киттуре улицы, кондуктор сказал им, что дальше он их за уплаченные ими шесть рупий и десять пайс не повезет. Вокруг сновали автобусы, из их дверей высовывались мужчины в хаки и со свистками в зубах, издавали визгливый свист и кричали пассажирам: «Хватит на девок глазеть, сукины дети! Мы и так уж опаздываем!»

Кешава держался за подол братниной рубахи. Два велосипеда описали вокруг них несколько кругов, едва не переехав ступни Кешавы; велосипеды, моторикши, автомобили неслись во все стороны, угрожая отдавить ему пальцы ног. Он словно оказался на морском берегу, улица сплывала под ним, как сплывает под волнами песок.

В конце концов братья набрались храбрости и подошли к созерцавшему улицу мужчине с обесцвеченными витилиго губами.

– Где тут Центральный рынок, дяденька?

– Чего? А, рынок… рынок там, за Гаванью.

– А далеко отсюда до Гавани?

Дяденька направил их к авторикше, стоявшему, потирая пальцем десны.

– Нам нужно на рынок, – сказал Виттал.

Водитель, не вынув пальца изо рта и обнажив большие десны, какое-то время глядел на них. Потом все-таки вынул палец и осмотрел его влажный кончик.

– На какой – Лакшми или Центральный?

– На Центральный рынок.

– Вас сколько?

Затем:

– Багажа много?

А затем:

– Вы откуда?

Кешава решил, что в большом городе, подобном Киттуру, принято задавать такие вопросы, что моторикша имеет на это право.

– Рынок далеко отсюда? – спросил, уже отчаявшись, Виттал.

Водитель сплюнул им под ноги.

– Ну а как же? Это город, а не деревня. Тут все от всего далеко.