От винта! [Сборник]

Первым, кто попался под руку, оказался адъютант эскадрильи. Была такая должность в отдельных эскадрильях, исполнял обязанности начальника штаба. Бывший политрук, в тактике и планировании – дуб дубом, много гонору и никаких знаний. Пришёл ко мне с доносом на экипаж одного из Пе-3: дескать, пьянствуют в условиях нелётной погоды, хотят выгнать из экипажа вновь назначенного штурмана, который рекомендован штабом ВВС: молодого пацана со знаменитой фамилией. В армии с 41-го года, старший лейтенант с ДВУМЯ боевыми вылетами за всё время войны. Командир, капитан Сердюков, ему не доверяет. Это сейчас разведчиков «ведут» и сопровождают две-три четверки истребителей. Потерь за последние полгода в эскадрилье не было. Почти. Если не считать стрелков и штурманов. Вначале влепил адъютанту выговор, что не может разобраться без посторонних, затем пошёл в землянку ноль третьего борта разобраться и поговорить по душам. Там только командир, штурманца нет.

– Где Ярославский?

– В другом домике живёт, у техников.

– Палыч, что произошло? Почему Романец с «телегой» прибежал?

– После вылета 12 февраля старший лейтенант Ярославский написал в политотдел фронта, что мы уклонились от боя с восьмёркой «мессеров» и трусливо сбежали с поля боя.

– Не понял! А почему вы должны были вступить в бой? Задание какое было?

– Произвести аэрофотосъёмку района Умани. Задание выполнено. Сняли с двух заходов, пленки сданы в разведуправление фронта.

– Почему два раза снимали?

– Ярославский доложил, что не уверен в качестве снимков узловой станции, могли попасться облака. Я развернулся и ещё раз прошёл над станцией.

– Ты с головой-то дружишь, Палыч? Сбить могли!

– Нет, там, на первом проходе, ахт-ахтов было негусто. Мы высоко шли, на семи километрах.

– Это что, высоко, что ли?

– Ну, относительно. Всего сорок пробоин с двух заходов.

– А буча из-за чего?

– «Мессера» нас нагнали у Пятихатки, восьмерка 16-го полка осталась их сдерживать, а мы и звено «кобр» на пикировании ушли.

– Пострелять мальцу не дали, что ли?

– Ну, где-то так. Понимаете, Константин Васильевич, он заканчивал Ейское, как лётчик, на Пе-2, а летает штурманом. Видимо, хочет сесть на первое кресло. Во всяком случае, больше всего похоже на это. Постоянно подставляет под удар. В методах и средствах не стесняется.

– Понял, Иван Павлович. Будем думать.

– А что тут думать! Я в эскадрилье с 42-го года.

– Успокойся, я не про тебя, Палыч. Я про этого говнюка. Но Романец пишет, что, дескать, пьянствуете всем экипажем.

– Бутылку принёс Ярославский, выставил, якобы мириться, а через пять минут прибежал боец и позвал его к телефону. Мы его ждали-ждали, потом начали без него, всё остыло. Он так и не появился, зато Романец заходил. После этого я его и переселил отсюда.

– Смысл? Он же опять «телегу» напишет?

– Напишет, «сучность» у него такая! Убрал бы ты его, командир, или совсем, или на «бостон».

– Я только прилетел, схожу к командующему, поговорю.

– Кстати, поздравляю! Единственное, что жалко, так это то, что у нас не задержитесь. Троим командирам уже ГСС давали, и почти сразу переводили на повышение.

– Посмотрим.

Нашёл инженера эскадрильи Силантьева и вооруженца Андреева. Перед самым отлётом в Киев пришёл долгожданный «Спитфайр PR XI», я его ещё не видел, решил узнать, как дела.

– Олег Иванович, что там со «Спитом»?

– Да лучше б не присылали! Союзнички!

– Что так?

– Латаный-перелатаный. Выпуска января 43-го года, из первых серий, ни один наш штуцер не подходит, подвесных танков только два. У механизма ВИШ люфт почти два с половиной градуса, на шестернях – наклёп. Только что движок новый, даже не обкатан. Заказал новый винт, ждём. Так что машина не готова к вылету. И кресло необходимо переделывать: у нас парашютов под него нет, а с ним ничего не прислали.

– Пойдём, покажешь.