От Византии до Орды. История Руси и русского Слова

Одним из очень существенных последствий обретения Русью «суверенности» явилось ее широкое общение с окружающим миром – и с Западом, и с востоком; ранее «внешняя политика» во многом была, так сказать, прерогативой правителей Золотой Орды, которым подчинялись русские князья. Но по мере ослабления ордынской власти – еще до 1480 года – складываются, например, тесные взаимоотношения Руси с самой «высокоразвитой» тогда страной – Италией, и в Москву в 1475 году приглашается выдающийся итальянский инженер аристотель Фьораванти, под руководством которого в Кремле строится новое здание Успенского собора, существующее и сегодня.

Между прочим, некоторых людей как бы задевает тот факт, что великолепное творение московского зодчества строил иностранец… Но, во-первых, Италия в то время вырвалась далеко вперед в сфере науки и техники, и итальянских мастеров приглашали для работ вовсе не только на Русь, но и в основные страны Западной Европы, а, во-вторых, для усвоения характера собственно русского зодчества Фьораванти для начала был отправлен во владимир, где изучал архитектурное своеобразие тамошнего Успенского собора, чудесного храма Покрова-на-Нерли и т. п., и построенный им в Москве Успенский собор был выдержан в основных канонах русского зодчества. Между прочим, преподобный Иосиф волоцкий писал об этом соборе, что его «достоит нарещи земное небо, сиающу яко великое солнце посреде рускыя земля» [646] .

Словом, установившиеся во второй половине XV века деятельные и многообразные взаимосвязи Руси с «внешним» миром были в тех или иных отношениях и естественны, и плодотворны. Но, как говорится, все имеет свою оборотную сторону, что в особенности уместно сказать о русских людях, в высшей степени склонных к всякого рода «крайностям». вообще-то это качество может дать и «отрицательные» и «положительные» последствия, и русский «экстремизм» (если воспользоваться современным термином) являет собой национальное своеобразие, а не заведомо «отрицательную» черту.

Но одно из проявлений этого «экстремизма», которое не раз имело место в нашей истории, всегда наносило тяжкий ущерб стране. речь идет о таких периодах истории Руси-России, когда ради пришедших извне «новаций» предпринимался «экстремистский» отказ от веками складывавшихся устоев бытия и сознания, – отказ, который не мог привести ни к чему, кроме разрушений, и только последующий нелегкий, подчас мучительный возврат на собственный путь спасал страну…

Незадолго до того, как в Москву прибыл упомянутый итальянец Фьораванти, в 1470 году, в Новгород заявился другой человек, который также имел в конечном счете итальянское происхождение: его дед Симоне де Гизодьфи был знатным и богатым генуэзцем, занимавшимся крупной, как сказали бы теперь, «коммерческой деятельностью» на таманском полуострове между Черным и азовским морями. Здесь тогда существовало княжество, основным населением которого были черкесы (или, иначе, зихи), и Гизольфи устроил брак своего сына винченцо с черкесской княжной, и сын последнего, полуитальянец-получеркес, стал князем Таманским. Это был, как ясно из фактов, человек огромной энергии и обширнейших познаний, имевший самые широкие международные связи и в Европе, и в азии. Особое значение имела его связь с существовавшей с давних времен в таманском городе Матреге [647] , являвшемся столицей его княжества, крупной иудейской общиной.

Прибыв в 1470 году в Новгород вместе с тогдашним князем Киевским Михаилом Олельковичем (литовцем), он сумел оказать громадное воздействие на общавшихся с ним людей, среди которых были и православные священники алексей и Денис. Посеянная Заккарией, которого на Руси звали «Скарья» и «Схария», ересь дала, увы, весьма и весьма обильные «плоды». в 1478 году великий князь Иван III беседовал в Новгороде с «еретическими» священниками алексеем и Денисом, произведшими на него столь сильное впечатление, что он пригласил их в Москву, где они были поставлены (в 1480 году) во главе важнейших соборов – Успенского и архангельского… впрочем, об этом речь пойдет ниже. Здесь же необходимо сказать о наиболее существенном. Иван III, при котором Русь широко вышла на мировую арену, явно склонялся, как, на мой взгляд, свидетельствует множество известных фактов, к столь характерному для нас, русских, «экстремизму». Поскольку Русь тогда стремилась вобрать в себя те или иные практические и теоретические достижения Запада и востока (отмечу, что Заккария Гизольфи был как бы «представителем» и Европы, и азии) великому князю казалось, что даже само определявшее путь Руси уже пять столетий Православие нуждается в «обновлении» – в соответствии с идущими извне «советами».