От войны до войны

Ставни были заперты, шторы спущены, но Луизе казалось, что в комнате все равно пахнет дымом, луком и вином. Амалия читала вслух «Житие святой Октавии», мать плела кружева, Селина сидела на скамеечке у ее ног, между свечами металось несколько ночных бабочек. Вечер как вечер, тихий, сонный, словно через несколько улиц не горят дома, а на мостовой не валяются убитые, затоптанные, обожженные.

– «Была весна, – бубнила Амалия, – и каждая травинка, каждое дерево, каждый цветок радовались ее приходу и славили Создателя. Вся природа ликовала, и вместе с ней ликовала душа юной Октавии и воздавала хвалу сотворившему этот прекрасный мир. Дева спустилась к реке и присела на нагретый солнцем камень, следя за летающими над водой разноцветными стрекозами. Легкий ветер гнал белые облака…»

Когда-то на месте Амалии сидела она сама, а Карлотта и Грета трудились над вышиванием. Как же давно это было! Грета вопреки воле матери вышла замуж за лекаря из Эпинэ и порвала с семьей, Карлу выдали за барона из Торки… Луиза помнила жениха сестры – большого, шумного и добродушного, как урготский водолаз. Карле повезло, но из сестер она была самой хорошенькой.

– «Дева увидела, что к ней приближается прекрасная женщина в белом. Она ступала по речным волнам, словно по твердой земле, а ее голову и руки окружало сияние. Октавия поняла, что перед ней посланница Создателя, и пала на колена».

Говорят, первое житие святой Октавии написал не кто иной, как Франциск Оллар. Неудивительно, что силы небесные поведали будущей королеве, что ее потомок станет Заступником и Ходатаем за грешных пред лицом Его, отвратит гибель мира и примет на себя все грехи человеческие. Без видения королю было бы трудно провозгласить себя главой Церкви… А вот у тех, кого убивали сегодня, ходатаев и заступников не нашлось. Разве что тот, медноволосый, пошедший с ножом против целой толпы. Он никого не спас, только отомстил. И сам погиб… Как глупо… Нужно было бежать, спасаться, его наверняка кто-то ждал, может быть, до сих пор ждет…

– «И будет его сердце исполнено Милосердия, а очи – света небесного, – читала Амалия, – и простит он то, что не прощают, и протянет руку прокаженному, и отдаст последнее…»

Медноволосый и отдал последнее, что у него было, – жизнь! Больше, чем жизнь, отдать нельзя, разве что душу, но ее никто не берет, даже даром.

Амалия закончила главу и закрыла книгу. Так было всегда – в канун праздников в доме Аглаи Кредон читали по одной главе из Святого Писания. Господин граф находил это очень трогательным.

Мать отложила кружево.

– Спасибо, Амалия, можешь идти. – Мать всегда благодарила чтицу, собственно говоря, это был единственный способ услышать от нее слова благодарности.

Амалия поднялась, собираясь пожелать бабушке покойной ночи, но не успела – в комнату ввалилась Дениза. То, что кормилица встревожена, Луиза поняла сразу. Неужели Арнольд? Явился?

– Дениза, в чем дело?

Мать недовольно сдвинула брови, в этом доме вопросы первой задавала она.

– Сударыня, – Дениза на госпожу Кредон даже не взглянула, – тут Жемена прибегала. Ейный хозяин с этим проклятущим пил…

– С кем? – Луиза спрятала руки под передник. На всякий случай, чтобы не дрожали. То, что беда все-таки пришла, она поняла сразу. Не поняла – откуда.

– Да с пекарем этим, что с вашей матушкой заелся!

– Прошу в моем доме об этом мерзавце не говорить, – в голосе матери зазвучали угрожающие нотки, но не на ту напала.

– Вы бы, сударыня, спервоначалу думали, кого обзывать и когда, – огрызнулась кормилица, – куда как хорошо было бы. А так поганец этот вас в еретики записал. Так что придут к нам… Они сегодня за святой Октавией орудовали, ночью у них дело в Новом городе, а с утреца за нашу улицу возьмутся.

За святой Октавией… Она видела, как там «орудовали». Что, если вина затоптанного старика была лишь в том, что он нагрубил трубочисту или мяснику, а тот оказался лигистом?

– Мама, – твердо сказала Луиза, – надо уходить. Лучше остаться без крыши над головой, чем без головы.

Аглая с возмущением посмотрела на дочь. Она еще не поняла, что за булочки можно заплатить жизнью.

– Мама, вы не поверили мне… Можете не верить и дальше, но я не дам сжечь своих детей заживо. Мы уходим.

– На ночь глядя? – возмутилась мать.

– Утром будет поздно. Амалия, Селина, возьмите мою шаль и нарежьте черных лент. Нужно их всем завязать. Я покажу, как.

– Алатскую шаль!

Нет, она ничего не понимает, да и откуда! Она просидела целый день дома… Ветер дул к Данару, здесь даже дымом не пахло.

– Да я душу разрежу, лишь бы выбраться. Собирайтесь, мама. В конце концов, это все из-за вас.