От всей души

Не хочется расставаться с зелеными полями скачек (кстати, а почему зеленый цвет люди так связывают с удачей? И почему плохие актеры так тщательно избегают его? Загадка). Так вот, о скаковых полях – я долго играла на ипподромах лишь одну роль: зрителя. Прежде всего этому способствовали два весомых аргумента: цена чистокровной лошади и сумма, в которую мне обойдется ее пропитание. Несмотря на целебность воздуха, несмотря на красоту скаковых полей, несмотря на задор, радушие и отношения демократического равенства, которые царят между завсегдатаями ипподромов всех мастей, несмотря на азарт состязаний и красоту зрелища, я держалась двадцать лет. Но однажды, в конце семидесятых годов, весной – та весна так много обещала, так много сулила мне, я имею в виду, в материальном плане, – я сдалась. Той весной чеков на мое имя было столько же, сколько и цветов. Я только что закончила одну пьесу, и она так понравилась первым читателям, что они захотели поставить ее уже в сентябре. Некий продюсер нашел великолепный сюжет для фильма в одном из моих старых романов; наконец, одна японская газета обещала мне целое состояние за то, что я два раза в месяц буду писать для них статьи. Опьяненная золотым дождем, который должен был пролиться на меня, я попросила тренера, известного своим безошибочным чутьем, Ноэля Пела, найти мне лошадь, умеющую скакать галопом. Общество поддержки этого благородного вида спорта очень любезно предоставило мне самые прекрасные и самые простые цвета, о которых я только могла мечтать: жокейская куртка синего цвета, черные эполеты, черная шапочка (вот уже несколько лет я не бываю на ипподромах, так что члены общества могли сто раз отобрать их у меня, но им хватило любезности не предупреждать меня или же не делать этого, уж не знаю, да и знать не хочу. Быть может, моя безумная надежда не покидает и их?). Должна признать, что только об этой роскоши я сожалею из многих, которые вкусила и потеряла из-за собственной беспечности, собственной глупости, собственной лени и недоверчивости, которыми с должным терпением пользовались жулики всех мастей. Среди дорогостоящих удовольствий, которых я сегодня лишена, есть одно, настоящее: увидеть это сине-черное пятно, несущееся на всех парах черт знает куда, впереди или позади основной группы, услышать голос диктора: «Хасти Флэг догоняет… Хасти Флэг вырывается вперед…» – и взмолиться про себя: «Хоть бы земля была рыхлой, хоть бы дождь лил всю неделю», – к вящему негодованию друзей. Да, потеряв прочие удовольствия, я сожалею об одном, впрочем, я окончательно не отказалась от него.

Итак, это лето конца семидесятых годов пролетело как сон, а осень принесла с собой одни разочарования. Мало того что моя пьеса провалилась, мало того что продюсер потерял интерес к моей книге, но и моя газета – единственный случай во всей Японии в это золотое время конца семидесятых – разорилась.

Как побитая собака, я уехала в Ло, где жизнь дешева, надеясь, что обо мне скоро забудут. Я уже начинала приходить в себя, когда позвонил мой тренер, несколько подзабытый за всеми этими бурями, и сказал, что нашел как раз то, что мне нужно, и по разумной цене. Разумной эта цена не могла быть по определению, но, заняв денег, взвалив на себя какую-то дурацкую халтуру, я все-таки стала владелицей вышеупомянутого Хасти Флэга, сына Эрбаже, который выступал уже три года, хотя и без особого успеха. Но, как сказал тренер, жеребец еще покажет себя. Человеку свойственно надеяться. До сих пор мне принадлежали одна-две лошадиных ноги, ибо мои друзья-лошадники, уважая своих скакунов и безгранично веря в сопутствующую мне удачу, мечтали заполучить меня в совладелицы. Увы, если «моя» нога и была резвой, все равно три других отставали, так что толку было мало. Теперь же я получила в единоличное пользование огромного вороного красавца, обладающего светскими, с некоторой долей рассеянности, манерами, необыкновенно ласкового и необыкновенно беспечного. Быстренько выяснилось, что если он и не отказывается бежать вместе со своими собратьями, то совершенно не видит причин обгонять их. Почти год я привыкала видеть красивую синюю куртку, черную шапочку и черные эполеты в хвосте основной группы. Нужно признать, что советы, которые я давала Хасти Флэгу в стойле перед скачками, как и положено, не слишком воодушевляли его. «Быстро не скачи, – говорила я. – Будь осторожнее, лучше прийти целым и невредимым, хоть и последним, чем первым и покалеченным…» и так далее и так далее. Советы эти я шептала коню на ухо, чтобы не стать посмешищем (однако нужно признать, что мои наставления лишь укрепляли личный настрой Хасти Флэга по поводу бренности любого соревнования). И если бы не безумная цена его содержания в то время, мы жили бы душа в душу, хоть мой скакун и не брал наград.