От заката до рассвета

— Лейкемия последней стадии. И уже очень давно. Они поздно попросили нас о помощи, к сожалению. Если бы на несколько лет раньше, то было бы больше шансов. А так… Я не берусь прогнозировать ее болезнь.

В аптеке на полную мощность работает кондиционер, но я чувствую, как спина под блузкой покрывается липким потом. Перед глазами все начинает кружиться и, видимо, я не могу удержаться на ногах, раз Лукас стремительно подхватывает меня под руку.

— Кнопка, тебе плохо? Ты побледнела.

— А давно она болеет? — выдавливаю из себя, игнорируя его вопрос.

— Сразу после школы это выявилось.

Я опускаю веки, все еще держась за руку Лукаса. Так вот, почему Флёр не пришла на учебу…

— Где она сейчас? — говорю сиплым голосом.

— Лежит в онкологическом центре.

— Ты знаешь, где именно?

— Знаю. Ты хочешь ее навестить?

— Да.

— Сейчас напишу тебе, как ее найти.

Я облокачиваюсь на прилавок, пока Лукас уходит за бумажкой и ручкой. В ушах шумит, ноги еле держат меня.

— Вот адрес и номер палаты.

Я забираю листок, слегка приобнимаю его за плечи и выбегаю из аптеки, так и не купив пластыри. Ловлю такси, диктую водителю адрес и еду. Больница в Париже, и мы приезжаем через 15 минут. На негнущихся ногах я захожу внутрь, что-то пытаюсь объяснить охраннику, который спрашивает цель моего визита, затем иду к лифту, поднимаюсь на шестой этаж и ищу палату № 615.

Когда я нахожу нужную дверь, я еще долго стою возле нее, не решаясь постучать. Сердце колотится, потные ладони дрожат, в глазах стоят слезы. Тяжело сглотнув, я все же стучу. Почти сразу мне открывает мама Флёр.

— Ты!? — восклицает она при виде меня и отскакивает на шаг назад, будто перед ней привидение.

— Здравствуйте, мадам Жеффруа, — я прочищаю горло. — Я могу увидеть Флёр?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Женщина тут же меняется в лице.

— Почему ты продолжаешь так называть мою дочь? Она…

Мадам Жеффруа не успевает договорить, потому что я слышу слабенький голосок подруги.

— Кто там, мама?

— Никто, милая, ошиблись палатой.

Какая-то внутренняя сила после этих слов толкает меня вперед. Я оттесняю от двери мадам Жеффруа и влетаю в палату. За белой ширмой на кушетке лежит Флёр.

А вернее будет сказать — то, что от нее осталось.

Это не почти 24-летняя красивая девушка с густыми темными волосами, какие у нее всегда были. Это худенький 12-летний ребёнок. На голове у нее легкая косынка, под которой нет волос. Так же, как нет бровей и ресниц. Кожа бледная-бледная, глаза потухшие.

— Флёр… — только и успеваю вымолвить я, когда падаю на колени у ее кушетки, не сдерживая рыданий, и беру за тонкую ладошку.

— Кнопа…? — она разводит губы в едва заметной улыбке.

Второй рукой я обнимаю ее худенькое щупленькое тельце и утыкаюсь лицом в кушетку, пытаясь заглушить громкий плач.

— Прости меня, Флёр…

Слезы заглушают мои слова. Да и что эти слова дадут? Ничего. Мне нет прощения.

— Кнопа, не плачь, — Флёр свободной рукой проводит по моим волосам. — Я рада, что ты пришла. Я ждала тебя…

От этих слов я начинаю рыдать еще сильнее.

Флёр ждала меня…

— Прости меня, Флёр. Я ничего не знала, мне никто не сказал… Почему? Почему мне не сказали? — я оборачиваюсь к мадам Жеффруа, которая стоит у меня за спиной с каменным лицом.

— А мы ждали, что ты сама хоть раз позвонишь своей лучшей подруге и спросишь, как у нее дела. Но ты за шесть лет ни разу не позвонила, — сухо отвечает мне ее мать.

Я поворачиваюсь к Флёр и тянусь ладонью к ее лицу.

— Прости меня. За все прости. Я не должна была так поступать с тобой. Я не должна была выбирать Себа…

— Тссс, — говорит Флёр и гладит меня по щеке. По ее лицу тоже уже потекли слезы. — Прошло много лет, Кнопа. Я уже не держу на тебя зла. Ну разве что только чуть-чуть за то, что ты мне не звонила никогда. Я ждала от тебя первого шага. Но ничего страшного. — Она слегка улыбается. — Вот ты сейчас пришла, и я тебе все прощаю. Я люблю тебя, Кнопочка.

Я хочу умереть. Вот прямо сейчас в эту секунду, когда стою на коленях у ее кушетки и держу за тонкую худую руку, когда обнимаю ее щупленькое тельце.

Я не заслуживаю того, чтобы жить.

Я продолжаю просить у нее прощения и дальше. Флёр уже смеётся и в сотый раз повторяет, что прощает меня.

Но я не прощаю себя.

Через полчаса мадам Жеффруа оттаскивает меня от Флёр, раскладывает инвалидное кресло, пересаживает в него подругу и объявляет, что им нужно ехать на процедуры. Я смотрю им вслед и остаюсь ждать в палате. Через 10 минут мать Флёр возвращается одна, оставив подругу с врачами.

— Мадам Жеффруа, — говорю ей дрожащим от слез голосом. — Мой телефон не изменился, но все равно возьмите листок с номером и моим новым адресом в Париже.

Я протягиваю ей бумажку, а она нехотя берет ее.

— Мы не ожидали от тебя такого, Мэриэн, — говорит с упреком и качает головой. — После всего, что наша семья сделала для тебя.

— Простите меня, пожалуйста… — шепчу ей.