— Чего-о-о? Любить урода, который меня на нары определил? Разве ты мужик? Ты тряпошный пользователь, поползень обыкновенный… Я тебе дала, чтобы ты Ковалева посадил, урод, а ты сам сел и меня за собой потянул. Я от тебя по полдня в душе отмывалась, чтобы смыть отвращение от близости. О любви он заговорил… придурок. Все, баста, кончай очную ставку, начальник… любовничек нашелся хренов…
Протасов тоже отказался в этот день от допроса, но на следующий попросился сам.
— Гражданин начальник, я все расскажу. Да, я сфабриковал показания свидетелей, уничтожил материалы проверки и даже не знал, что это копии, подговорил и заплатил ревизорам за нужный результат ревизии. Но я был вынужден это сделать, меня заставила Петровская. Она сказала, что заявит на меня, что я ее изнасиловал. Я действительно спал с ней, но по согласию, как мне потом доказать обратное? Это она меня заставила, она, я действовал по принуждению.
— А как же любовь? — поинтересовался Ремезов.
— Какая любовь… — но, спохватившись, он поправился, — да, тогда я ее любил, но я не знал, что она стерва.
— Понятно, — кивнул головой Ремезов, — вам, гражданин Протасов будет предъявлено обвинение в покушении на незаконное лишение свободы, статьи 30 и 127 УК РФ; фальсификация доказательств, статья 303, подкуп или принуждение к даче показаний, статья 309, похищение документов, статья 325 и злоупотребление должностными полномочиями, статья 285 УК РФ.
— А Петровской? — поинтересовался Протасов.
— Ей только покушение на незаконное лишение свободы, часть вторая, от трех до пяти лет.
Несколько позже Ремезов доложил Президенту по телефону:
— Здравия желаю, Владимир Сергеевич, генерал-майор Ремезов, разрешите доложить результаты…
— Слушаю вас, — перебил его Президент.
— Богатова действительно ввели в заблуждение. Обычная месть отвергнутой женщины, которая мечтала быть на месте Вероники Андреевны. Она соблазнила следователя Протасова и понудила его к совершению преступления, никакой неуплаты налогов на самом деле не было. Эта женщина оказалась дочерью Петровского, заведующего лабораторией. Ковалев просил, чтобы уголовное дело не сказалось на работе Петровского.
— Я понял вас, Валентин Николаевич, просьбу Ковалева необходимо выполнить. До свидания.
Ремезов вздохнул: «Фу, отчитался слава Богу». Он сразу же прошел к Петровскому в лабораторию.
— Здесь говорить не совсем удобно, пройдемте ко мне, — предложил он.
В кабинете Ремезов рассказал отцу Ольги подробности уголовного дела и что он может работать без оглядок на него.
Петровский долго молчал. Потом произнес лишь одно:
— Как мне Ковалеву теперь в глаза смотреть?
— Николай Петрович в курсе и он не держит на вас зла. Это он просил, чтобы о деле никто не знал, и оно не повлияло бы на отношение к вам. Николай Петрович уважает вас.
Петровский ничего не ответил и ушел в свою лабораторию. Дома он все рассказал жене.
— Ольге дадут от трех до пяти лет по этой статье. Вот и воспитали мы с тобой дочку, Нина, позор то какой… Николай Петрович не обижается и даже просил Президента за меня, но как в глаза ему смотреть?
Нина Степановна смахнула слезы и ответила твердо, словно закаменев от событий:
— Мы ничего не можем изменить с тобой, Федя, мы должны крепиться и пережить это. Нас ударил самый близкий человек, наша дочь. Я уже взяла себя в руки и стану нести этот позор до конца своей жизни.
— Да, Нина, ничего изменить мы не можем…
Заседания суда прошли в закрытом режиме, Ольге дали три месяца общего режима, которые она уже отсидела и три года условно, освободив из-под стражи в зале суда. Родители встретили ее дома молча. Отец сказал только одно:
— В соседнем обувном магазине есть вакантная должность продавца, пойдешь работать, умница ты наша высокообразованная.