От Жванецкого до Задорнова

Руководствуясь правилом «Не имей сто рублей», я пошёл в наш Театр русской драмы, и Эдуард Цеховал, тамошний директор, выдал мне из своих «погребов» необходимое канотье под честное слово – вернуть обязательно.

Вечером на банкете в честь открытия ралли интересуюсь у своей помощницы Ирины: выполнен ли мой наказ – изъято ли канотье у Зиновия Ефимовича. Ирина в ответ: Гердт сказал, что канотье у него нет, что он его сразу же после шоу отдал кому-то из администраторов. «Марк, мне неудобно было ему возражать, – добавила она, – но я лично видела, как Гердт укладывал канотье в свой чемоданчик».

На банкете я сидел за одним столиком с Гердтами и время от времени сокрушался по поводу пропавшего канотье: как же мне быть, как я теперь посмотрю в глаза директору театра? Но особого сочувствия мои страдания не вызывали.

Утром летим в Москву, спрашиваю у Гердта, не нашлось ли канотье. Нет, говорит, мы с Таней всё осмотрели. А я-то понимаю, самолёт – мой последний шанс, в Москве и в других городах Паниковского в программе уже не будет, и иду ва-банк: дядя Зяма, ну, может, в чемодане где – посмотрите, пожалуйста!

Зиновий Ефимович, недовольно кряхтя, встал и раскрыл чемодан: на самом верху аккуратно лежало «моё» канотье. Во мне всё возликовало, а Гердт сухо буркнул: «Странно», – и всё оставшееся время со мной уже не разговаривал.

Канотье, конечно, было знатное, но возраст – субстанция почтенная и непредсказуемая: мне же неведомо, что к 80 годам станется с моей памятью.

Эфраим Севела

В последние советские годы мне часто доводилось выступать с авторскими концертами во всесоюзных тогда ещё здравницах Юрмалы. Публика менялась ежемесячно, поэтому пять санаториев по три концерта были нелишней добавкой к учительской зарплате.

Была у меня в репертуаре такая шутка:

«Редкая удача посетила бухгалтера колхоза „Крутые пестициды“ Арона Хаимовича Фрумкина. Когда в самолёте ему стало дурно и он нажал кнопку с надписью «вызов», стюардесса вместо гигиенического пакета принесла ему вызов из Израиля на его имя».

Однажды после концерта, когда зал опустел, ко мне подошёл одинокий товарищ преклонных лет и умиляюще закартавил:

– Добрый вечер! Меня зовут Яков. Простите, это Вы только что выступали с концертом?

– Здравствуйте, а что?

– Нет, Вы скажите, вы или не вы? Понимаете, у меня проблемы со зрением, но слышу я хорошо.

– Это был я, – дружелюбно признаюсь я.

– Вот у вас там был один юмор про самолёт, про вызов, так я его не понял.

– Вы летали когда-нибудь самолётом?

– Да, много раз, мне по работе приходилось летать в командировки и на отдых я летал, – я испугался, что Яков поведает мне всю свою биографию, но его удалось прервать:

– Так вот, в самолёте, над креслом есть кнопка «вызов»…

– Да, я знаю, я много раз её нажимал, потому что меня тошнит в самолётах.

– Тогда вам будет легко понять – в моей шутке это просто игра слов: «вызов» стюардессы и «вызов» из Израиля.

Яков смолк и крепко задумался. Казалось, навсегда. Вдруг он встрепенулся и с вызовом посмотрел на меня:

– Знаете, о чём я вас попрошу – уберите эту хохму из вашего репертура!

– Почему?

– Ну, мне не нравится!

– Но поймите, я тоже еврей и вполне могу об этом шутить.

– Так вы тоже ждёте вызова? – реакция Якова оказалась мгновенной, он понимающе схватил меня за руки, и наболевшее мигом излечилось.

Эта история, свидетель непредсказуемости зрительской реакции на концерте, подводит меня к рассказу о другой послеконцертной встрече.

Однажды так же после концерта подошёл ко мне седовласый еврей, чуть за семьдесят, коротко представился: «Ефим» – и предложил прогуляться. Предложение прозвучало так естественно и так запросто, что я не смог отказаться. Меня затеребила мысль, что это знакомство может оказаться интересным.

Мы прогуляли с ним три дня.

Если не считать когдатошних романтических свиданий с любимой девушкой, это были самые замечательные прогулки в моей жизни.

Ефимом оказался великий человек – Ефим Драбкин. Он же знаменитый на весь мир писатель, кинорежиссёр и многоктоещё Эфраим Севела.

Чтобы не путаться в показаниях, буду писать о нём как о Севеле.

Если вы хотите от души похохотать, почитайте «Моня Цацкес – знаменосец», хотите по-доброму погрустить – извольте, «Почему нет рая на Земле», хотите жизни навырост – пройдите путями Севелы!

Участь Севелы забавна: в Москве его называли главным сионистом, в Израиле – главным антисемитом.

Израильтяне, иммигрировавшие из СССР, вообще в своё время были обречены: в России их называли жидовскими мордами, по причине чего многие и уехали, и на тебе – на исторической родине их стали звать русскими свиньями.

Эфраим Севела в 1971 году участвовал в захвате приёмной Президиума Верховного Совета СССР в составе группы из 24 человек, требовавших разрешить советским евреям репатриироваться в Израиль, после чего сам был выслан на историческую родину.

И стал космополитом. Поступательно превращаясь в гражданина (СССР не в счёт) Израиля, США, России.

Он родился 8 марта и говорил, что, спасибо родителям, стал лучшим подарком женщинам к празднику.