А ресторан гудел. Нам сказали, что хорошую водку, то есть «Беленькую» и «Журавли», успели выпить, остался только плохой «Русский стандарт». Плох он был тем, что дорогой и тёплый. Но мы заказали жареного трубача с луком (трубач – это такой моллюск). Он оказался очень свежим и очень просто, а стало быть, вкусно приготовленным. Палтус и гребешки тоже оказались первоклассными. А глазунья с зелёным горошком получилась просто фантастическая и была необходима, чтобы напоминать о том, что мы находимся не просто в ресторане, а в вагоне-ресторане.
За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Он плохо выглядел для своих тридцати пяти, а она для своих тридцати пяти – совсем не плохо. Их стол был заставлен нетронутыми закусками, и на нём ещё стояли едва начатая бутылка минеральной воды и едва тронутая бутылка шампанского. Они сидели, наклонившись друг к другу, о чём-то тихо переговаривались, но при этом их руки сцепились над столом так крепко, что пальцы побелели. И эти пальцы сплетались и расплетались, воспроизводя всё то, что хотели бы сделать эти мужчина и женщина, будь у них возможность остаться наедине… Они явно были сбежавшими из города любовниками. Из города, где у него есть жена, а у неё – муж или ревнивый друг, и работают они, скорее всего, если не вместе, то по соседству. Он был одет как типичный командированный: скучная серая рубашка, дорожный жилет с большим количеством карманов, скучные брюки цвета хаки, тоже все в карманах, на ногах – босоножки, надетые поверх белых носков, на голове редкие, прозрачные волосы, а в глазах страсть. Она же, хоть и была в джинсах, блузку надела нарядную, и причёска была явно не повседневная. В её глазах были счастье и нежность. Они никого не замечали вокруг, просидели так долго, а потом разошлись в разные вагоны.
Мы много говорили, не торопясь и с удовольствием выпили поллитра на троих. Потом ещё коньячку, на посошок. Потом Игорь с кем-то опять сфотографировался, и мы вернулись восвояси. Я в первый раз за долгие годы с удовольствием попил чаю из стакана с подстаканником. Игорь на компьютере включил «Большого Лебовского». И я, опять-таки впервые за долгие годы, почувствовал примирение с железной дорогой и даже порадовался этому путешествию.
На середине фильма, выученного наизусть, я стал клевать носом, ушёл в своё купе и моментально сладко заснул.
Проснулся я от громкого стука в дверь. Заметался в кромешной темноте, пытаясь сообразить, который час. Схватил мобильный, чтобы это узнать, но телефон оказался разряжен. Стук повторился. Я включил свет, нашёл штаны, натянул их и открыл дверь. Свет из коридора ослепил меня, и я не то что прищурился – зажмурился всем лицом… А за дверью оказался пьяный мужик в очках. Он бесцеремонно заглянул мне через плечо, осмотрел купе и спросил: «Это десятый вагон?» Я скрипнул зубами, очень быстро посчитал про себя до десяти и сказал сквозь зубы: «Это… вагон… номер… девять… б…» Он в ответ кивнул и, покачиваясь, пошёл по коридору. Времени было 5.03 утра. Я поспал каких-то два часа. Больше уснуть не удалось.
Владивосток встретил нас холодным туманом, ветром, дождём и ссутулившейся толпой на перроне и виадуке… Я приехал разбитый, простуженный, без голоса… И в очередной раз зарёкся ездить ночными поездами.
3 июня
Тяжело в Москве в жару, да ещё и пух летит. Всё-таки наши градостроители всячески усложнили и усложняют жизнь горожанам. Тополь, наверное, – единственное дерево, которое нельзя сажать в городах, но именно тополями в основном наши города и засажены. В старых районах Калининграда, которые строили и озеленяли коренные жители Кёнигсберга, тополей нет, зато много лип, дубов и каштанов, и я даже забываю в Калининграде о том, что у меня аллергия на июньский пух и прочую городскую пыль…
А вообще, конечно, сам себе удивляюсь: ещё десять дней назад ныл по поводу затянувшейся весны и жаждал настоящего летнего тепла, и вот в первые знойные дни живу чуть ли не в обнимку с вентилятором и ною по поводу жары.
Вчера в полночь удалось посмотреть на Москву с шестьдесят второго этажа башни «Федерация». Должен сказать, впечатления сильные, никогда не думал, что сталинские высотки, то есть здание МИДа или гостиница «Украина», могут показаться маленькими и даже крошечными, но с высоты шестьдесят второго этажа они кажутся частью макета. Высота этой башни такова, что она уже не кажется высотой. Я панически боюсь высоты, но та, с которой я смотрел вчера на Москву, уже такая, как в самолете… А вот от высоты восьмого тире десятого этажей у меня что-то холодеет в животе и опускается в пятки. Даже не знаю, понравился мне этот вид или нет, но я, наверное, в первый раз Москву пожалел, она мне показалась совсем не многоэтажной, не давящей, а какой-то вполне обозримой и даже не очень большой… Хотя, конечно, Москва непостижимо огромна.