— Шесть миллионов погибших! — вещал этот голос — Вот за что мы можем сказать «спасибо» гоям! А что они предпринимают? Выдали нам несколько жалких эйхманов и думают, что мы всем довольны? Нет! Полное уничтожение германской расы — вот ответ, единственный ответ, окончательное решение! В Нью–Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, есть германские посольства. Здесь, в самом сердце демократии, в сердце величайшей нации всех времен! Что же нам, плюхаться каждый вечер на колени и благодарить за это Бога? Нет! Тысячу раз нет! Взорвать их! Сжечь дотла вместе со всеми мужчинами, женщинами и детьми! Обезопасить демократию во всем мире! Неужто…
— Благодарю, благодарю, благодарю вас, мистер Злотт, — сказал Юстэли, обращаясь к копне волос, и попытался опять взять слово.
Но Злотт еще не иссяк.
— А теперь что касается этой миссис Бодкин, этой…
Вжик! Миссис Бодкин опять вскочила и принялась с воплями потрясать кулаком. Злотт дал ей достойный отпор, но тут в бой на стороне миссис Бодкин вступила миссис Элли Баба, и возник союз против мистера Злотта. Однако это объединение не устраивало миссис Бодкин, и она сделала миссис Баба одно или два предложения, мгновенно взбесивших ее.
Все уже были на ногах, и каждая фраза, каждое ругательство и оскорбление молниеносно меняли соотношение сил между воюющими сторонами. Ряды бойцов то редели, то уплотнялись, союзы возникали и рассыпались быстрее, чем теннисный мяч перелетает через сетку.
Юстэли стоял над боем. Он болезненно морщился и умиротворяюще простирал руки, а губы его шевелились. Видимо, он опять пытался воздействовать на толпу льстивой речью, дабы добиться повиновения.
Я посмотрел на Анджелу, но она, будто завороженная, таращила глаза и была похожа на ребенка, следящего за оживленным уличным движением. Пытаться привлечь ее внимание сейчас было бессмысленно, а значит, мне не с кем поделиться растущим убеждением в том, что наше присутствие на этом великом совете дураков — не более чем пустая трата времени, сил и адреналина. С таким же успехом можно было совершить благотворительный поход в трущобы, населенные сумасшедшими. Эти безумцы вряд ли продержатся вместе даже столько времени, сколько нужно, чтобы перезнакомиться между собой. А уж объединить свои силы, чтобы всем кагалом отправиться убивать невинных сторонних наблюдателей вроде меня, они и подавно не смогут.
Как я трясся весь вечер, как безоговорочно поверил Мюррею, когда он предположил, что эти губошлепы могут быть смертельно опасны! Вспоминая об этом, я не знал, смеяться мне или плакать. Но в одном я был уверен: при первой же возможности я подам Анджеле знак, и мы на цыпочках вернемся в мир, который я уже был склонен считать почти разумным.
Юстэли все суетился на возвышении — и, надо признать, дело свое он делать умел, — и медленно, но верно успокаивал вспугнутую стаю, возвращая птичек на их насесты, заставляя их притихнуть и опять обратиться в слух.
В конце концов наступила тишина. Присутствующие оробели, обескураженные собственной несдержанностью, а стоявший над толпой Юстэли достал белоснежный носовой платок, промокнул лоб и щеки и сказал:
— Дамы и господа, вы меня удивляете, честное слово.
Никто ему не ответил. Думаю, они удивили не только Юстэли, но и самих себя.
— Это не пойдет нам на пользу, — продолжал Юстэли. — Думаю, все мы хотим провести сегодняшнее собрание как можно спокойнее и толковее, дабы сберечь время, поскольку все мы — занятые люди. А если так, значит, вы одобрите любые усилия по поддержанию порядка. Я в этом уверен.
Он по очереди оглядел присутствующих, и все согласно закивали. Этого Юстэли и добивался.
— Прекрасно, — сказал он и благодарно улыбнулся. — Прекрасно. Я знал, что могу положиться на ваш здравый смысл.
Юстэли задрал голову и крикнул:
— Лобо!
Лобо? Я огляделся и увидел чудовище. Тупое, неповоротливое, неотвратимо надвигающееся чудовище. Оно протопало мимо нас и, взобравшись на возвышение, остановилось позади Юстэли. Чудовище сложило лапы на груди и уставилось на нас.
Осчастливив нас улыбкой сборщика налогов, Юстэли сказал:
— Лобо поможет всем нам держать себя в руках.
Потом он снова взял свой листок и объявил:
— Следующим выступит господин Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии.
Господин Сунь Куг Фу сидел прямо перед нами, через ряд. Он поднялся, и я увидел молодого тощего щеголя восточного обличья. Он едва заметно поклонился нам, и это движение было исполнено презрения. Юноша был похож на студента колледжа Лиги Плюща, способного, но несговорчивого, а оттого ненавистного профессорам.