Отблески Света. Православное богословие красоты

Итак, экуменизм Оливье Клемана зиждется на том, что Христос есть центр всякой жизни, когда он отказывается говорить о самом себе, уступая место встрече, когда он замечает, что в небесной лазури навсегда запечатлено лицо, «Лицо распятого Вседержителя, преображенного мужа скорбей», уносящего свою жизнь «из лазури пустой в лазурь наполненную, от лазури, замкнутой на своей собственной красоте (но за ней — сумерки) — к лазури, сияющей вокруг Лика ликов (и за ней — любовь)». Оливье Клеман не мог бы быть заурядным собеседником в экуменическом диалоге, в активизирующемся общении и взаимном познании христиан. Его экуменизм укоренен в фундаментальной структуре его веры, чем он нажил себе немало врагов благодаря искренности своего страстного убеждения в том, что однажды богатствам христианства будет суждено оплодотворить мир, мир, в котором торжествует смерть и отсутствует Бог: «Следует, чтобы встретились и оплодотворили друг друга восточное чувство тайны и западное ощущение исторической ответственности. Православие призывает Запад взглянуть на распятого Бога и обоженного человека. Христианский Запад напоминает православию, что нужно не только говорить, но и делать. Встреча высвечивает новое лицо Богочеловечности». То же самое убеждение Оливье Клеман выскажет почти 30 лет спустя, комментируя мозаическое убранство папской капеллы Mater Redemptmis [1]: «Я по–прежнему очарован необычайным динамизмом, укорененном в Предании; динамизмом, выражающим ценность Предания для нашего времени, для сегодняшнего дня, того Предания, что приведено в движение динамизмом Запада, задающего вопросы обо всем. Именно это я и люблю на Западе больше всего: то, что в этом динамизме он готов быть оплодотворен Востоком. Великое, подлинное Предание является не только памятью и передачей, — что Восток сегодня так боится потерять, — но жизнью Святого Духа в теле Христа; оно также обращено к будущему; искусство, вдохновляемое им, непременно знает посещения эсхатона… Оно включает, в точности как его евхаристический центр, одновременно воспоминательное и эсхатологическое напряжение».

Эта глубинная экуменическая позиция Оливье Клемана превращает его в пророка будущего европейской веры, когда христиане свободно, во имя Христа, признают друг друга, проявляя, таким образом, плодоносную зрелость своей веры. Индивидуализм — потребность в утверждении своих особенностей, своей независимости — может иметь трагические последствия. Оливье Клеман хорошо это понимает и страдает, видя, как медленно христиане овладевают историей. Тем не менее он сохраняет доверие, так как из любого ада может возникнуть победа креста. Христос находится здесь, «чтобы встать между нами и адом пустоты, между нами и дьявольским шбытием. Тогда в тишине рождается надежда, поскольку в униженности Богочеловека нет ничего, кромелюбви, безумной любви, которая смягчает наш бунт, являясь нам распятой. Так в глубине нас тревога сменяется дыханием Духа, и мы больше не нуждаемся во врагах для того, чтобы оберегать от них нашу ночь» (Размышление о Крестном Пути, девятая остановка).

Этот переход от пустоты к жизни, от долгих ночей ожидания, когда задерживается рассвет, — то, что переживает поэт, художник, мистик. Произведение искусства — всегда преодоление кризиса, преображение отрицания творческим порывом. Мы получаем подлинное произведение искусства только тогда, когда другие обнаруживают в нем свои ожидания, свои надежды, свои страдания, приобщенность к этой истории и трагедии, открытой преображенному бытию.

Оливье Клеман, благодаря своему творчеству, сам является для нас произведением искусства, уникальным произведением, в котором соединились богословие и видение, пророчество и исповедание; благодаря всему этому он и стал для нас учителем.

Марк Рупник, директор

Центра Алетти, Рим

СОВРЕМЕННЫЙ КРИЗИС И БУДУЩЕЕ ХРИСТИАНСТВА

Что такое секуляризация? Первое прочтение