Отбор для Слепого (СИ)

Когда я, поставив на крышу еду, открыл дверь, она спала, положив голову на руль. Осветившая салон лампочка на короткое время показала мне повернутое в мою сторону личико, с чуть приоткрывшимися розовыми губками, такое нежное, такое красивое… Я не мог устоять. Да и не хотел… Всего лишь один разочек поцелую и всё! Даже не подумал о том, какая у нее может быть реакция…

23. Регина.

Я чувствую. Я чувствую его! Он вернулся… Так нежно… Так сладко… Так медленно движутся по моей щеке теплые влажные губы… и там в уголок рта вдруг лёгким касанием скользит язык, самый его кончик… И я, конечно же… ему навстречу… со стоном. Поворачиваюсь, тянусь к нему, ловлю этот настойчивый язык, втягиваю, всасываю себе в рот и, наконец-то понимаю, что у моего Ванечки безумно приятный, но совершенно незнакомый вкус!

Оттолкнуть и посмотреть на него! Но этот порыв я заталкиваю глубже в подкорку, чтобы не мешал мне наслаждаться давно забытыми ощущениями и усилием воли остаюсь в блаженном пограничье между сном и явью, там, где мой Ванечка снова со мной…

И он понимает, что я хочу большего, всего хочу… чтобы кожа к коже, чтобы глубоко внутри! И, по-моему, мы вздрагиваем синхронно. И медленно, с упоением, мои руки скользят по широким плечам а потом, с невероятным удовольствием, я запускаю пальцы в его чуть более длинные, чем должны быть, волосы на затылке. Как же он пахнет…

Я чувствую, как нетерпеливая рука пытается залезть под одежду, и почему-то дрожит, добравшись наконец, до груди. И она, рука эта, такая нежная, такая трепетная… Легонько, чуть касаясь, перекатывает между пальцами сосок. И пронзающая мое тело молния острого возбуждения буквально вырывает у меня его имя:

— Ва-анечка…

Он почему-то замирает. Потом медленно отодвигается, лишая меня своего жара, своей ласки, надежды… И говорит чужим хриплым голосом:

— Давид. Не Ванечка. Слышишь?

Я постепенно прихожу в себя. Мне больно и горько. Как могла я принять этого… этого человека за своего мужа? Как могла забыть, что не будет Ванечки больше никогда в моей жизни? В горле — комок и я знаю, что если заплачу сейчас мне станет легче, но держусь из последних сил — только не при нем. И стараюсь, чтобы голос звучал также, как и всегда:

— Давид, кто дал тебе право лапать меня?

— Ты.

— Что-о?

— Стонами своими, ответными поцелуями, возбуждением…

— Я думала, что со мной другой мужчина. Мне приснилось.

— Он — твой муж?

— Я не хочу рассказывать о нем ТЕБЕ. И никогда! Слышишь? Никогда больше не трогай меня! Я не хочу! Я не могу! — я не хотела кричать, помнила, что вокруг бойцы, знала, что, несмотря на броню, которая покрывает Мустанга, кое-что за пределами машины все-таки слышно, но голос непроизвольно срывался на верхние ноты.

— Да успокойся ты, ненормальная, не хочешь — не буду больше. Подумаешь, тоже мне сама невинность отыскалась! На вот, я тебе ужин принес. Чай еще не остыл.

Есть хотелось. Я не знала, что придётся ехать так далеко, поэтому из дому ничего с собой не взяла. У Пограничников покормили, но это было утром. А сейчас, судя по всему, дело идет к полуночи. Мясо с хлебом показались очень вкусными, а чай — ароматным и жутко сладким.

— Сахар? Откуда? — заговорила с ним сама, наблюдая, как он пытается нащупать рычаг, чтобы перевести кресло в горизонтальное положение.

— Хм, не спрашивай. И не требуй его завтра у нашего дежурного кашевара — не даст.

Свой отдал, что ли? Я смягчилась — настоящий чай с сахаром пить приходилось редко, это был дефицитный продукт. Да и, вообще, он ведь позаботился обо мне — вон, еду принес.

— Рычаг снизу под сиденьем, — потом, немного поразмыслив, добавила. — А в багажнике одеяло есть.

— Бери себе.

Понимая, что это уже — перебор, но почему-то испытывая перед ним какое-то необъяснимое чувство вины, я возразила:

— Оно большое, бери, хватит на двоих.

Он заметно встрепенулся и обрадованно заявил:

— Ну вот, сразу бы так! А-то "не трогай меня никогда"!

— Вот что ты за человек! Я без намеков! Просто холодно же очень ночью! Но если ты будешь приставать, то спи уж тогда так, без одеяла!

— А ну ладно! Как скажешь. Не хочешь — не надо.

Я обратила внимание на эту его неожиданную покладистость, но не думала, что этот человек настолько подлый и коварный, и слова его ничего не значат…

… А вот ночью, наверное ближе к утру, когда в остывшей машине было так же холодно, как на улице, я проснулась внезапно от того, что Давид, шепотом матерясь, устраивается за моей спиной на МОЕМ сиденье и закутывает нас двоих одеялом, плотнее запихивая под мой бок его края.

Я хотела возразить, честно! Я думала о том, что нужно прогнать, обругать его. Я не знаю, почему не смогла.