Отбор для Слепого [СИ]

— Ну, я — военный, боец спецназа, каратэ занимаюсь, стреляю хорошо, — я понимал, в свете ранее увиденного, о чем она спрашивает, но найти в себе самом какие-то особенные, уникальные черты, не мог, как ни старался. — А огонь руками зажигать не умею.

— А, ну раз военный… это все объясняет! С вашим братом не церемонятся здесь — вы ж, вроде как, обязаны родину защищать, стране и гражданам служить, поэтому вас и отбирают по принципу «Меньше знаешь, крепче спишь». Ладно, не переживай, они, — она кивнула в сторону проходившей мимо нашего здания группы людей в белых халатах. — Они разберутся. Да, скоро ты и сам все о себе поймешь.

— Да я и не переживаю.

— А ты красивый! Как тебя зовут? Или тоже не в курсе?

— В курсе. Платон.

— Ого! Классно! Ты, как этот, как воин древнерусский! Точно для «Пересвета» подходишь!

Никакой связи своего имени с историей Древней Руси я не улавливал, но, собственно, мне было все равно — пусть считает меня, кем хочет.

— А как меня зовут, узнать не желаешь?

— Скажи, если хочешь, — меня, если честно, гораздо больше интересовала ее «специализация», чем имя.

— Снежана! Прикинь, родаки извратились! Я, с такой кожей и волосами — и вдруг Снежана! — она искренне и весело рассмеялась. — Хочешь знать, что я умею?

— Хочу.

— Смотри. Покажу сейчас. Только никому, учти! Это — секрет!

Она, моментально вскочив на ноги и сбросив комнатные тапочки с розовыми заячьими ушами, перелезла через перила балкона и, приставив обе ладони к кирпичной стене, вдруг зависла над землей, непонятным для меня образом удерживаясь на практически гладкой поверхности!

… — И это был только первый день моего пребывания в этом месте, и даже не день — а утро! — с тоской и грустью я рассказывал Пророку о своей молодости, о том времени, когда даже что-то не очень хорошее, казалось забавным и интересным. — Я быстро освоился на новом месте, понял, кто я такой и что умею. Через год я был одним из лучших бойцов в лагере. Именно тогда и появилась там моя Леночка. Конечно, заводить отношения нам было строго запрещено, но в лагере большей частью, были собраны люди молодые, и поэтому сплошь и рядом кто-то к кому-то лазал ночью в окно, кто-то во время пробежек в лесу рвал цветы, а кто-то наотрез отказывался выходить на ринг против определенного человека. Поэтому и нам удавалось некоторое время не привлекать к себе особого внимания. До той поры, когда эксперимент вступил в новую фазу. Когда государство потребовало результатов у наших ученых. Результаты были — каждый из нас прогрессировал, нас изучали и, скорее всего, многое узнали о природе наших удивительных способностей. Только главного достигнуто не было — ни одна вакцина, усиливающая наши способности в разы, не действовала на простых людей, либо действовала, но вовсе не так, как хотелось бы. Именно поэтому и решили попробовать иной метод. Но для этого нужны были дети… которых именно мы, подопытные программы «Пересвет» должны были в самые близкие сроки им родить.

27. Милана.

— Подождите-подождите, — мне хотелось зажмуриться, чтобы не видеть больше их довольные, улыбающиеся лица. — Вы предлагаете мне родить ребенка и отдать вам, чтобы из его маленького тельца сделали какую-то там вакцину? Но он же… он же будет живым… человеком… ребенком! Это же — убийство! Вы — убийцы! Звери просто!

— В нашем мире ежедневно происходят сотни убийств. Десятки убитых — дети! Я думаю, ты знаешь, что многие матери в маленьких деревушках сами убивают своих младенцев потому лишь, что не смогут их прокормить. Я думаю, ты в курсе, что десятки каннибальских кланов, потерявших человеческий облик, поедают младенцев в качестве деликатеса по большим праздникам. И после этого ты обвиняешь в жестокости нас? — Земцов-старший с презрением смотрел на меня. — У нас есть возможность создать непобедимую армию, равной которой нет нигде в мире. Ты знаешь, в чем наша беда? Понимаешь, почему у нас никак не получается возродить планету? Мы разрознены, разобщены. У каждого клана — свои интересы, свои цели. Нужно объединить всех, сплотить, дать людям одну — общую на всех идею. Сделать это, не используя силу, невозможно. Подумай, что значит жизнь одного человека, да еще какого — неразумного, только что появившегося на свет, существа, когда на другой чаше весов лежат жизни тысяч других людей, сотен будущих детей?

— Но это же будет мой ребенок? Которого я буду вынашивать в своем животе? Как я смогу его отдать?

— Да кто у тебя спрашивать будет? — Егор не церемонился со мной, в отличие от своего отчима. — Родишь, и будешь свободна!

Я понимала, что в данном случае все уже решено. Понимала, что по-хорошему, словами и слезами, этих людей переубедить невозможно. Но видела и то, что они меня почему-то уговаривали, пытались договориться, при том, что, в принципе, могли просто заставить. Интуитивно я пыталась нащупать слабое место в их странных рассуждениях. И поняла, где оно, когда попыталась «укусить» младшего Земцова:

— От тебя родить надо? А ты без папочкиной подсказки умеешь детей делать? Или его тоже с собой возьмешь в помощь?