Она поспешила прочь, но при мысли о том, что она будет рядом, я испытала огромное облегчение.
Энн, для которой появление Марли явно стало потрясением, вытащила из аптечки иголку с ниткой. Меня очень поддерживала мысль о том, что почти вся моя одежда была сшита Энн. С рукой у нее навряд ли возникнут трудности.
Не успела я и глазом моргнуть, как Марли уже вернулась с кувшином, от которого шел пар, ворохом полотенец и флакончиком с янтарной жидкостью. Кувшин и полотенца она оставила на комоде и принялась откручивать крышку флакончика.
– Это от боли. – Она приподняла мою голову, чтобы я могла сделать глоток.
Содержимое флакончика обожгло горло, и я закашлялась, пытаясь проглотить его. Марли заставила меня сделать еще один глоток. Давясь, я кое-как подчинилась.
– Я так рада, что ты здесь, – прошептала я.
– Я всегда рядом, Америка. Ты же знаешь. – Она улыбнулась и впервые за все время нашей дружбы показалась мне старшей из нас двоих, такой хладнокровной и уверенной. – Куда тебя опять понесло?
Я состроила гримасу:
– Мне казалось, это хорошая идея.
На ее лице отразилось сочувствие.
– Америка, ты просто кладезь дурацких идей. Благородных намерений, но при этом безумных идей.
Она, разумеется, была права. Мне давным-давно пора было поумнеть. Но само ее присутствие каким-то образом делало всю эту историю не такой ужасной.
– Как у вас тут со слышимостью? – поинтересовалась Энн.
– Все в порядке, – отозвался Аспен. – Стены достаточно толстые.
– Это хорошо, – кивнула Энн. – Так, теперь все выходите в коридор. Мисс Марли, мне понадобится место, но вы можете остаться.
– Я не буду лезть под руку, Энн, – кивнула Марли.
Первым вышел Эйвери, следом за ним Аспен, а последним – Максон. Выражение его лица напомнило мне о том дне, когда я рассказала ему, что мне не раз приходилось голодать: печаль от осознания этого факта и невозможность ничего с этим сделать.
Дверь захлопнулась, и Энн проворно взялась за дело. Она уже подготовила все необходимое и взяла у Марли флакончик.
– Вам нужно это выпить, – приказала Энн.
Я собралась с духом. Мне пришлось несколько раз отрываться от горлышка и вновь прикладываться к нему, потому что меня душил кашель, но я все-таки смогла влить в себя достаточное количество снадобья. Во всяком случае, Энн оно устроило.
– Вот, возьмите. – Она протянула мне маленькое полотенчико. – Будете закусывать его, когда станет больно. – (Я кивнула.) – Швы накладывать не так больно, как чистить рану. Я даже отсюда вижу грязь, так что чистить придется тщательно. – Она снова вздохнула и покосилась на рану. – Шрам все равно останется, но я постараюсь сделать его поменьше. На время мы пришьем к вашим платьям свободные рукава, чтобы было незаметно. Никто ничего не заподозрит. И поскольку вы были с принцем, я ни о чем не стану вас спрашивать. Не знаю, что вы делали, но буду верить, что это было что-то важное.
– Именно так я и считаю, – сказала я, хотя теперь не была уже в этом уверена.
Она намочила полотенце и поднесла его к ране:
– Готовы?
Я закусила свое полотенчико, надеясь, что оно заглушит мои крики. Те, кто стоял за дверью, наверняка должны были их услышать. Оставалось лишь надеяться, что они будут единственными. У меня было такое чувство, будто Энн тыкала в каждый нерв в моей руке. Марли держала меня, чтобы я не дергалась.
– Скоро все закончится, Америка, – пообещала она. – Думай о чем-нибудь хорошем. Думай о своей семье.
Я пыталась. Я силилась думать о смехе Мэй или о папиной понимающей улыбке, но не могла. Каждая новая волна боли заслоняла эти мысли.
Господи, как Марли только пережила порку?
Покончив с очисткой раны, Энн принялась накладывать швы. Она была права: зашивать было терпимей. Не знаю уж, потому что и в самом деле было менее болезненно или потому что наконец начало действовать снадобье, которое они мне дали. Все вокруг стало каким-то расплывчатым.
Потом все вернулись обратно в комнату и разом заговорили о чем-то. Стали обсуждать, кому нужно остаться, кому лучше уйти, что мы будем говорить утром… Кучу разных вещей, до которых мне не было дела.
В конце концов Максон подхватил меня на руки и понес в мою комнату. Я с трудом удерживала голову, но так было легче слышать, что он говорит.
– Как ты себя чувствуешь?
– У тебя глаза цвета шоколада, – пробормотала я.
Он улыбнулся:
– А у тебя – цвета утреннего неба.
– Можно мне воды?
– Конечно. Сколько угодно, – пообещал он. – Так, понесли ее наверх, – сказал он кому-то еще.
Я уронила голову и уснула, убаюканная его шагами.
Проснулась я с головной болью. Застонав, потянулась потереть виски и тут же вскрикнула, потому что движение отозвалось острой болью в руке.
– Вот, примите, – сказала Мэри и, присев на краешек постели, протянула мне две таблетки и стакан с водой.
Я медленно приподнялась на локте, чтобы принять предложенное лекарство. Голова, казалось, готова была лопнуть.
– Который час?
– Почти одиннадцать, – ответила Мэри. – Мы сказали, что вы неважно себя чувствуете и не выйдете к завтраку. Если мы поторопимся, то еще успеем привести вас в порядок к обеду.