Отбросы

— Доброе утро, Гарольд!

Он вздрогнул и быстро обернулся, едва не выронив палитру. Рядом стояла трудотерапевт Дженни Кларк и рассматривала его холст.

— Как будет называться картина, Гарольд? — поинтересовалась она.

— Мне кажется, это напоминает огонь, — ответил он. — Разве вы не видите языки пламени? — Гарольд взглянул ей прямо в лицо, а она пыталась смотреть в его единственный уцелевший глаз, избегая даже невзначай взглядывать на изуродованную кожу. Какое-то время она выдерживала его немой вопрос, потом снова перевела глаза на холст. И легко улыбнулась.

— Да, это действительно похоже на огонь, — мягко согласилась она.

Так они долго стояли молча, вдыхая крепкий запах масляной краски, пока Гарольд не заговорил снова.

— Мисс Кларк, вы когда-нибудь совершали проступки, за которые вам было стыдно?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба и застал ее врасплох. Она судорожно сглотнула и едва заметно нахмурилась.

— Полагаю, да, Гарольд. А почему вы спросили?

— Эта картина, — объяснил он, — нечто вроде наказания для меня. Напоминание о том, что я сделал с братом, мисс Кларк. Думаю, именно это я пытаюсь изобразить.

Дженни вздохнула. И только она собралась было что-то сказать, как Гарольд пояснил:

— Наверное, таким образом я прошу прощения. Прощения за то, что совершил.

Некоторое время она молчала, пытаясь перехватить его взгляд. Ее глаза блуждали по его лицу.

Вдруг Гарольд с неожиданным облегчением заявил:

— Я назову эту картину «Огонь». Просто «Огонь».

Появились новые пациенты, и Дженни оставила Гарольда наедине с его «шедевром», поспешив на помощь к другим. Вскоре комната заполнилась гулом голосов. Кто-то уронил палитру, но Гарольд не обращал внимания на весь этот шум и продолжал трудиться над картиной. В конце концов, решив, что работа завершена. Пирс выдавил из алого тюбика на палитру немного густой краски. Взяв ее на кисть, он жирными буквами вывел сверху одно слово:

ОГОНЬ

Глава 2

Обширные поля окружали дорогу из Игзэма в более крупный город Корнфорд, находившийся милях в двенадцати от него. Земля принадлежала фермам, разбросанным в окрестностях, но довольно обширные ее пространства представляли собой неухоженные, пустующие участки, буйно поросшие сорняками.

Дорога, обычно оживленная в эти ранние утренние часы, когда над полями медленно рассеивался туман, казалась на удивление пустынной, лишенной привычной транспортной сутолоки. А потому «фиату-панде» встретились лишь три машины, одной из них был большой грузовик для перевозки овощей.

Констебль Билл Хиггинс до отказа вдавил педаль тормоза и прижал «панду» к обочине, заехав на пешеходную дорожку, идущую параллельно шоссе, покрытому гудроном. Грузовик промчался мимо, прицеп грохотал, его мотало из стороны в сторону, и Хиггинс смотрел ему вслед в зеркало заднего вида в предчувствии того, что содержимое прицепа вот-вот начнет вываливаться на дорогу. Констебль вывел машину на проезжую часть и поехал дальше.

Рядом с ним на сиденье устроился его начальник и смотрел в ветровое стекло на проносившиеся мимо деревья. Прохладный воздух проникал через опущенное стекло и хоть немного освежал спертый воздух кабины. Обогреватель «панды» работал не переставая, его заклинило на максимуме, и салон машины стал напоминать сауну на колесах.

Инспектор Лу Рэндол нащупал в кармане пачку сигарет «Ротманс» и, вытащив одну, закурил, но тут же закашлялся и замахал перед собой рукой, ибо сквозь сигаретный дым до него дошел сильный запах навозных испарений.

— Почему это сельская местность всегда пахнет дерьмохранилищем? — спросил он, фыркнув с отвращением.

— Просто вы терпеть не можете свежего воздуха, шеф, — осклабился водитель.

— Я бы не назвал это свежим воздухом.

Рэндол родился и жил в Лондоне, привык к нагромождению домов, толпам людей и за городом чувствовал себя удивительно незащищенным, будто свет и пространство были чужды его натуре. Не считая каникул в пору отрочества, он никогда не покидал столицу больше чем на две недели. В детстве родители всегда брали его с собой на озера. И до чего же возненавидел он воду! Обширные озерные пространства всегда навевали на него мысли о муках Христовых, хоть он и был хорошим пловцом.

Странная, тягостная тишина всегда тревожила его. Вот и теперь вечное одиночество бесконечных полей снова пробудило в нем то юношеское беспокойство.

Тридцатишестилетний Рэндол был крепко сбитым мужчиной с хорошо развитой мускулатурой. Три или четыре раза в неделю он тренировался для поддержания формы. Правда, в Игзэме ему не так уж часто приходилось демонстрировать свою физическую подготовку. Вот уже год и четыре месяца он возглавлял местное отделение полиции с небольшим штатом, и за это время, если не считать пары случаев изнасилований, ничего серьезного здесь не произошло.

Констебль откинулся на спинку сиденья, горячий пластик которого тут же прилип к мокрой спине, и, попыхивая сигаретой, изучал своими голубыми глазами бесконечные просторы полей. Проведя рукой по каштановым волосам, он глубоко вздохнул.