'Отчаянный'

- Вполне открылся, какой ты есть, с потрохами!

- Видно, не нравится, что обо всем полагаю с рассудком?

- Даже с большим рассудком - обессудил меня дураком...

- Не лезь на рожон. Не полагай о себе... Помни, что" матрос.

- А поклонись я боцману и выйди в унтерцеры да беззаконно чисти твою лукавую рожу, так поумнею? Обскажи-ка! - с презрительной насмешкой промолвил маленький матрос.

- Ты все зубы скалишь!

- А как же с тобой?

- В штрафные, что ли, лестно?

- Беспременно желаю. Оттого и зубы скалю!

- Перестанешь! - злобно сказал Чижов.

- И скоро?

- Хоть завтра пройдет твоя отчаянность!

- По какой-такой причине?

- Отшлифуют на первый раз за боцмана. Небось, прошлое лето выпороли одного матроса и перевели в штрафные... Очень просто!

Митюшин ужаснулся при мысли, что его завтра же могут позорно наказать, и возмутился, что свой же брат, матрос, точно злорадствует позору ближнего и беззаконию.

Но в темноте вечера, у борта на баке, где два матроса беседовали, Чижов не видел бледного взволнованного лица и сверкающих черных глаз Отчаянного.

- Пусть шлифуют! А ты смотри! - вызывающе кинул он, скрывая свой ужас.

Чижов удивился:

- И с чего это ты такой отчаянный? Не могу я в толк взять...

- Ветром надуло...

- Где?

- На фабрике.

- Так. А на царской службе тоже, значит, надуло? - иронизировал Чижов, оскорбленный тоном Отчаянного.

- Верно, что так...

- Чудно что-то...

- Видно, не слыхал, что люди тоскуют по правде? - вдруг воскликнул Митюшин.

Чижов недоверчиво усмехнулся.

- То-то не понять! Душа в тебе свиная, а рассудок подлый... Еще рад, что матроса отпорют без всякого закона! Думаешь, только больно, - а не то, что позорно и обидно... И что присоветовал!.. Совесть-то в деревне оставил... А я полагал, что ты хоть и трус, а все-таки с понятием втихомолку! - негодующе прибавил Митюшин, возвышая голос.

- Ты что же ругаешься? Это по каким правам?

- Вали к своему боцману... Виляй свиным своим хвостом и обсказывай. Может, и ты ему про меня кляузничал... Так заодно...

- Усмирят тебя, дьявола отчаянного!

И Чижов, полный ненависти к нему, отошел.

Раздали койки. Митюшин долго не засыпал, думая грустные думы.

С полуночи он вышел на вахту и мерно шагал по палубе, ни с кем не заговаривая; он снова думал, одинокий, тоскующий, как вдруг к нему подошел матросик-первогодок.

Митюшин остановился.

- Что тебе? - спросил он.

Матросик застенчиво и душевно проговорил, понижая голос до шепота:

- А тебя, Митюшин, господь вызволит из беды за твою смелость. Я хоть и прост, а понял, отчего ты тоскуешь. Из-за правды тоскуешь. Из-за нее проучил боцмана! Жалеешь матроса, беспокойная ты душа!

- Спасибо на ласковом слове, Черепков! - горячо и взволнованно проговорил Митюшин.

И смятенная его душа просветлела.

Отчаянный вдруг почувствовал, что он не одинок.

VI

Утром, когда на "Грозящем" шла обычная "убирка", боцман Жданов был еще неприступнее и ходил по кораблю, словно надутый и обозленный индюк.

Сегодня боцман наводил большой страх на матросов. Более, чем обыкновенно, он сквернословил, придираясь из-за всякого пустяка, и несколько матросов прибил с хладнокровной жестокостью, не спеша и молча.

Отчаянный волновался.

Одному матросу, у которого из зубов сочилась кровь, он возбужденно и громко сказал:

- Что ты позволяешь этому зверю боцману тиранствовать над собой? Он не смеет драться!

Матрос молчал. Притихли и другие матросы, стоявшие вблизи. Притихли и любопытно ждали, что будет. Боцман стоял в двух шагах и слышал каждое слово Отчаянного.

Но Жданов только бросил на Митюшина беспощадный злой взгляд и пошел далее, великолепный, строгий и высокомерный.

"Сегодня будет разделка!" - решил Митюшин.

Действительно, за четверть часа до подъема флага вестовой старшего офицера вприпрыжку подошел к Митюшину.

- Старший офицер требует в каюту! - проговорил невеселым тоном вестовой.

И, понижая голос, участливо скороговоркой прибавил:

- Освирепел... страсть! Сей минут боцман был у "цапеля" и на тебя, Митюшин, кляузничал... Я заходил в каюту и слышал, как боцман против тебя настраивал. Так ты знай!

- Спасибо, брат! - порывисто проговорил Митюшин.

- А первым делом помалкивай... Слушай и не прекословь. Как отзудит, тогда обсказывай: так, мол, и так! Дозволит!

Митюшин, слегка побледневший и возбужденно припоминая смелые слова, которые хотел сказать, быстро спустился в кают-компанию.

Там сидели почти все офицеры корабля вокруг большого стола за чаем.

При появлении Отчаянного оживленные разговоры и споры вдруг стихли.

В кают-компании только что узнали, что этот исправный и способный матрос осмелился бунтовать и ругать при матросах даже самого адмирала. А боцмана чуть было не ударил.

И многие офицеры изумленными и беспощадными глазами оглядывали маленького смугловатого матроса с дерзкими глазами, который решительно и смело шел, направляясь к каюте старшего офицера.

- Экая наглая скотина! Тоже, агитатор на военном корабле! презрительно воскликнул один юный пригожий мичман.