Отчаянный корпус

— Никак не отговоришь, только девица того не знает. Одну надежду имеет.

Храповицкий обычно не бывал таким покладистым. Несмотря на разницу в положении между ним и графом существовали вполне доверительные отношения, в которых каждый имел право на собственное мнение. То, что приятель так безоговорочно с ним соглашался, вызвало естественные подозрения.

— Дразнишься, негодник! — бросил граф. — Говори, что удумал.

— Надобно убедить государыню, что Шешковский по немощи своей стариковской вступить в брак не способен.

— Ее убедишь, как же.

— А мы доказательства представим, наглядные.

— Эк хватил! Наша матушка столько наглядных повидала, что на шешковскую и глядеть не станет.

— Станет. Она сама назначила ему прийти на предмет проверки здоровья — хочет министром назначить.

Известие вызвало у графа неподдельный испуг:

— Да ведь нам тогда и вовсе от него житья не будет.

— В том и беда. Давайте-ка пошлем к нему поручика, что о девице хлопотал, с поручением привести старца в надлежащее состояние.

— Опасное дело! Если старик пожалуется…

— Ни за что не пожалуется, ручательство даю! Тем паче что приводить в состояние будем его же собственной методой.

Он склонился к графскому уху и прошептал ему нечто такое, что Безбородко подпрыгнул.

— Гарно придумано…

Однако через некоторое время природная осторожность взяла верх, и он засомневался:

— Государыня упряма, завсегда на своем настоит и свадьбу может отсрочить. Нужно что-то иное… Знаешь, какая у нее слабость?

— Об этом кто у нас не знает?

— Ты все об одном, греховодник! Главная слабость у всех рассейских правителей, да будет тебе известно, это страсть к сочинительству. Лишь взойдут, начинают писать: мемуары, исповеди, заповеди, трактаты, пиесы — бог весть что. Вникаешь?

— Вникаю, но без проникновения.

— Государыня за время своего правления чего только не написала, одних пиес не менее дюжины. Вот и нужно, чтобы нынешняя свадьба сопровождалась каким-либо ее собственным сочинительством, тогда она ни за что не отставится. Недавно, помнится, представлялась пиеса государыни про князя Олега, и там игралась свадьба, от нее и будем плясать. Костюмы и декорации, думаю, сохранились, сыскать нетрудно.

— А как насчет актеров? Времени мало.

— Актеров искать не надобно, все здесь. Кстати, вот один из них, — сказал граф, указав на Шешковского. — Ну-ка, диду, иды до мэнэ. Рад узреть счастливого жениха, поздравляю.

Тот приблизился и церемонно поклонился.

— Весьма тронут удовольствием вашего сиятельства.

— А как насчет оды? Учли пожелания государыни?

— Безмерно обласканный высочайшим вниманием, токмо и помышлял о том, чтобы удостоверить наличие иных, опричь венценосной орлицы, птиц дамского пола.

— Ну-ну, видел, как вы одну удостоверили… Что ж, давайте слушать. Тишина!

Храповицкий забегал по залу, приглашая гостей, и они поспешили к графскому помосту в предвкушении нового представления. Шешковский тем временем вынул свое творение из кармана и, вставши в позу, провозгласил:

— Ода по случаю знатного маскерада у графа Безбородки…

Среди присутствующих раздались одобрительные возгласы и поощрительные хлопки в ладоши, на что Шешковский недовольно поморщился, ибо рассчитывал ознакомить со своим творением только избранных. Он понизил голос и, доверчиво склонившись к графскому уху, произнес:

— Я, ваше сиятельство, сначала хочу описать удивительную разноплеменность вашего собрания…

— Вы читайте, читайте, — бросил ему Безбородко, — Fiat lux![2]

— Слушаю-с! — откликнулся Шешковский на первую часть графского приказа. Вторая осталась вне понимания. Он прочистил горло и напыщенно произнес:

Мелькают дамских птичек лица,
И слышны разные языцы.
Вот эфиопка издалеча
К турки́ склонилася на пли́чо…

— К кому? — не понял граф.

— К турки́… Это такой народ, с коим мы воевать изволим.

— Николы нэ чуяв, — признался Безбородко, недавно вернувшийся с русско-турецких переговоров о мире.

Храповицкий громко пояснил:

— Не к турки́, а к туркэ. У турк пли́ча не бывает.

— Много ты понимаешь! — вступился Шешковский за свое творение. — Сравни: турка — чарка, склоняются к чему? К чарке.

— Так вам чарка надобна?

Безбородко с ходу включился в игру и хлопнул в ладоши. Тотчас явилось питье и зазвенели бокалы. Шум не позволил Шешковскому разрешить недоразумение, и он решил переждать. Окружение графа громко смеялось, лишь Нащокин мрачно смотрел вокруг. Краснолицый старик, всеобщее посмешище, воспринимался как настоящий жених, и сам обещавший помощь Храповицкий вполне серьезно поздравлял его — чему радоваться бедному влюбленному?

— Ты все теперь понял? — поинтересовался Безбородко у шута, когда партия питья уничтожилась.

— Отнюдь, — упрямо тряхнул он звонкими бубенчиками. — Пиит все равно не там ударил. Возьми, к примеру, рог, склоняются к чему? К рогу. Тако же и к турку надобно…

Безбородко махнул рукой.

— Ты не по-дурацки умничаешь. Зачем тут рог?