Отчий дом

— Тьфу, пропади ты пропадом! — ругнувшись, уже вслух восклицает пожилой, солидный человек, известный, в высоком ранге, дипломат и ученый Андрей Семенович Лысогор.

Не помогло и это. Наоборот, строка, как это бывает с надоедливым мотивчиком, становится уже и вовсе неотвязной. И чудится в этом что-то словно бы даже загадочное. Что-то известное с давних пор, что-то очень близкое, но… что именно, откуда, к чему, как ни стараешься, вспомнить не можешь. Такого с ним, кажется, еще не случалось! Да и вообще… Что это? Неужели в самом деле первое, еле слышное предупреждение? Неужели старость? Но ведь до старости, как думал и как ощущал Андрей Семенович, было еще далеко!

По-военному подтянутый, подвижный, быстро, на лету, все схватывающий, с головой, кипящей новыми планами и замыслами, энергично и уверенно начинал он новый и важный этап своей жизни. Этап, к которому стремился и который подготавливал многие годы своей неугомонной, захватывающей и трудной жизни. Да, такой, видно, уж сегодня день… И долгожданный, прочитанный несколько часов назад приказ министра об освобождении с очередного дипломатического поста в связи с переходом на научную работу, и вообще новые обстоятельства, и эта непривычная взволнованность, ибо отныне жизнь его переходила на иные рельсы. Не совсем новые, но иные. И все же, пока кто-то где-то разводил колею и переводил стрелки, он впервые за много лет имел возможность передохнуть, расслабиться, осмотреться вокруг и в непривычной тишине непривычного досуга подумать, мысленно пробежав свою бурную, необычную жизнь, сравнительно спокойно задуматься над тем, что осталось у него позади и что ждет его впереди… «Додому, додому, до отчого дому!» И откуда она, эта строка, свалилась на его голову?! Кто-то из украинских поэтов. Что-то, видимо, еще довоенное. Но почему именно она засела в голове? С чем связана? Вот только бы вспомнить, только бы установить — и все сразу развеется. Однако вспомнить, как ни напрягал память, он так и не смог. И было в этом что-то неприятное. Ибо, как бы то ни было, а такой «казус» при его особой, «классической», как шутили иногда, памяти синолога, памяти, которой восторгались и которой завидовали, случился, очевидно, впервые… И Андрей, с досадой отбиваясь от навязчивой строки и обдумывая вместе с тем неторопливо, собираться или не собираться ему в неблизкую дорогу, тоже совершенно машинально взял со стола и начал перелистывать новый номер литературного журнала в зеленовато-коричневой жесткой обложке. Сначала лишь перелистывал. Потом зацепился глазами за какое-то слово, строку, абзац. Да так и не заметив когда, прочел весь рассказ…

Все это время, с момента возвращения в Москву, он жил на положении отпускника и во всем чувствовал себя так, как мог бы чувствовать демобилизованный воин. Не просто солдат, а именно воин, который хорошо повоевал и прослужил в армии бо́льшую половину своей жизни. И несмотря на то что перевода на научную работу — своего рода «демобилизации» — добивался по собственному желанию на протяжении нескольких лет, входить в новую колею, оказывается, было ему не так и просто. Ведь прослужил он там, «на передовой» (так мысленно, про себя, окрестил он свою дипломатическую службу), свыше тридцати лет.