Отчий дом; Первые дни в Кибуце; Три встречи

В кибуце "Мерхавья" был мой друг и товарищ по фамилии Дубинский. Он прибыл сюда с еврейским отрядом (потом он женился на Ханне Чижик). Все парни из нашего города, добровольно отправившиеся с еврейским отрядом во время Первой мировой войны, уходили на фронт из нашего дома. У них не было ни семьи, ни родителей. Мои родители провожали их на вокзал, а мама шила для них все, что нужно было им в дорогу, и готовила множество вкусных и сладких вещей.

В те годы в кибуцы не принимали новых членов в середине года, так как только в Рош-Хашана (евр. Новый Год; ldn-knigi) знали, кто намерен оставить кибуц и сколько мест освободятся.

Мы решили вступить в кибуц {61} "Мерхавья" потому, что там был Дубинский. На трех собраниях провели голосования по поводу нашего приема в кибуц - не потому, что были возражения против Меерсона, а потому, что я из Америки. А какая американская девушка способна работать и жить в трудных условиях коллектива кибуца?

Только на третьем собрании решили наконец-то принять нас. Мне кажется, что решение о принятии в кибуц состоялось благодаря тому, что мы привезли с собой патефон и много новых, прекрасных пластинок. Это был первый современный патефон в стране, без большой трубы. Он до сих пор находится в кибуце "Мерхавья".

Пока нас не приняли в коллектив кибуца, мы жили в Тель-Авиве. Мы сняли квартиру и платили пять лир в месяц, но обязаны были заплатить заранее квартплату за целый год. Хотя мы и приехали из Америки, {62} но миллионерами мы не были и богатств с собой не привезли. В конце концов мы нашли квартиру на улице Лилиенблюма и там поселились. Это была квартира из двух комнат, а кухня и коммунальные услуги были во дворе. Двор был общий для многих семейств. Благодаря нашему патефону, каждый вечер в нашей квартире собиралось множество людей, чтобы услышать чудесные пластинки, так прекрасно звучащие на "чудо-патефоне". Мне казалось тогда, что все евреи Тель-Авива собирались у нас. Я помню, что спустя много лет встречала незнакомых мне людей, которые говорили мне: "Позвольте, это ведь у вас мы слушали такие хорошие пластинки".

Сразу после приезда в страну меня все время мучила совесть за те огорчения, что я причинила моим родителям, уехав против их воли. Теперь мы вступили в кибуц, и я опять {63} огорчила их, оставив сестру с двумя маленькими детьми в городе.

Моя сестра начала тогда работать в больнице "Хадаса" сначала в тифозном отделении а затем в малярийном. Работа была тяжелая, к тому же сынишка ее заболел глазным заболеванием - в глаз попал песок. Однако я не могла остаться с ней в городе. Для меня тогда Эрец Исраэль и кибуц представляли одно понятие и были неотделимы - и мы поехали в кибуц "Мерхавья".

Жизнь в кибуце была сносной. Мы не страдали. Мы вошли в коллектив, жили общими интересами. И как все трудились - так и мы. Но сестра моя и ее дети пережили очень тяжелый период. Младший ребенок, как было сказано, заболел глазной болезнью, а старшая девочка страдала беспрерывно от фурункулов. Муж моей сестры был еще в Америке и жил там очень хорошо. И тот {64} факт, что ни разу не возникало у нее даже в мыслях желание вернуться обратно в Соединенные Штаты и она осталась в Стране, борясь за жизнь и существование детей - свидетельствует о ее большой душевной силе! После пяти лет нашего пребывания в Стране, в 1926 году, приехали и мои родители.

В письмах мы рассказали им о нашей жизни, но не касались подробностей и не писали о трудностях будней, чтобы не огорчать их. Я помню, что писала им о коллективе в кибуце и о жизни кибуца. Между прочим, рассказала им о том, что я стираю белье для всех товарищей - а нас было тогда 30 или 32 человека - и что я пеку хлеб. Мама сильно испугалась, прочитав это. Она была потрясена, будто с ней приключилось нечто страшное. (Здесь я хочу {65} напомнить о другом случае, связанным с выпечкой хлеба: когда я прибыла в Москву в качестве посла после образования Государства Израиль, поехала со мной моя дочь - член кибуца. Однажды, на каком-то вечере, русские женщины заинтересовались ею и стали спрашивать, что она делает в кибуце. Когда я рассказала им, что она занимается физическим трудом, что она обязана выпекать хлеб и обеспечивать всех членов кибуца хлебом - они были поражены. Они считали, что дочь посла должна быть по меньшей мере председателем этого еврейского колхоза...).

Мой шурин Корнгольд знал, конечно, обо всех трудностях, но он знал также, что сестра моя не тронется с места - и он приехал к ней.