Читаем Отчий дом; Первые дни в Кибуце; Три встречи полностью

Кухня была в бараке - {80} очень примитивная кухня. Была и пекарня. Вообще, выпечка хлеба была для меня каким-то таинственный и мистическим делом. Дома мама пекла халы - это было дело понятное и вполне по силам человеку, но выпекать хлеб... В нашем коллективе числилось 30-32 человека. Муку мы покупали в городе Нацерет. Она не была просеяна достаточно, и хлеб часто получался прогорклым.

Что меня страшило в процессе выпечки хлеба - это необходимость месить его в сухом состоянии. Старожилы пытались научить меня этому искусству; когда льют в тесто много воды, гораздо легче месить хлеб, но из этого ничего толкового не получается, ибо вся хитрость заключается в том, чтобы научиться месить хлеб с малым количеством воды. Когда я в конце концов все-таки научилась и смогла это делать, я была очень горда своим мастерством. {81} Другая проблема - проблема растительного масла. Покупали его у арабов, и оно было горше смерти. Я всегда старалась варить и жарить без этого масла, так как ничего невозможно было есть, если пища приготовлена на этом масле.

Работа в столовой была организована помесячно. Одна из причин, почему девушки кибуца относились ко мне с симпатией, объясняется тем, что, когда я приступала к работе в столовой - это меня не угнетало. Как правило, каждая девушка, которая должна была в свою очередь приступить к работе в столовой за неделю до этого она уже ходила угнетенной и подавленной. А я, глупая американка, не понимала этого: почему именно эта работа должна причинять неприятности и портить настроение? Я им говорила: почему можно работать в коровнике и кормить коров, и это не вызывает {82} никаких неприятных чувств, а работать на кухне и кормить своих товарищей - это работа нежелательная? Чем она менее уважаемая?

Когда наступала моя очередь работать в столовой, я не пользовалась арабским растительным маслом, которое было невероятно горьким. Варила все без масла. Вообще меню наше было не очень разнообразное. Был у нас хумус. Его вымачивали 24 часа и варили с луком; это был суп. Затем днем делали из него кашу, а вечером в сухом виде размалывали его с луком, и это был салат.

Была у нас еще одна проблема. Окна нашей столовой выходили в сторону Афулы, которая тогда была арабской деревней и как раз до нее доходила железная дорога. Когда началась алия евреев в Эйн-Харод, то все, кто приезжал - а поезд приходил днем - заворачивали прямо с железнодорожной станции в Мерхавья, на обед. {83} Однажды сидим мы в столовой, смотрим в окно и видим, что к нам идут более 20 человек. Их надо было накормить. С нами работал один товарищ, очень спокойный, уравновешенный. Он начал утешать нас: "Не стоит огорчаться. Пока я работаю на кухне - всем хватит!". На плите стоял большой чайник с кипятком для чая, и наш товарищ вылил всю воду из чайника в суп - и супа хватило на всех,-и на членов кибуца, и на новых переселенцев-репатриантов.

Зимой в кибуце "Мерхавья" было очень холодно. Когда мы утром входили в столовую, то первым делом пили чай, как правило, не кипяченый, а затем приходили все товарищи завтракать. После первой мировой войны в стране остались консервы: были консервы под названием "булибиф" и рыбный фарш, было то, что называлось "Фарш" - коробки с селедочным фаршем. Это, {84} собственно, консервированная рыба в томатном соусе. На завтрак мы пользовались этой едой вместо горячей пищи. Я же начала тогда варить на завтрак кашу, и товарищи из кибуца говорили: "вы еще увидите - она нас приучит есть кашу по утрам". И, действительно, они привыкли, и это было очень полезно.

С селедкой вначале тоже была проблема из-за того, что не на каждого хватило столовых приборов - ножей, ложек и вилок. Большей частью было что-нибудь одно из трех. До моего вступления в кибуц, когда подавали селедку, кухонные работники просто разрезали ее на куски и не очищали кожу. Можно было наблюдать такую картинку: сидят ребята за обеденным столом, и каждый очищает кожу селедки, а так как не было салфеток, то руки вытирали о рабочие брюки. Когда я стала работать в столовой, я {85} начала очищать кожу и подавать очищенную селедку к столу. Подруги мои говорили: ты еще приучишь их к этому, а я отвечала им: а как бы вы делали у себя дома? Как бы вы селедку подали к семейному столу? А здесь ведь у вас - ваш дом и ваша семья.

В субботу утром мы делали кофе: мы не могли отвезти молоко в Хайфу. Поэтому суббота у нас была молочная. Пили кофе, делали кефир, простоквашу и другие молочные продукты. Пирожки, которые подавались к завтраку, стерегла дежурная по кухне в субботу утром, и стерегла она их как зеницу ока, потому что кофе и пирожки - был весь наш субботний завтрак.

В пятницу вечером, после субботнего ужина, отправлялись несколько ребят искать заготовленные пирожки, а дежурная обычно брала их с собой в свою комнату и не выходила из нее до утра. И все же они находили {86} эти пирожки, а на утро в субботу это была прямо-таки трагедия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное