Отчий сад

— значит, и сестра его летать умеет, — и они оказались перед пригорком, за которым среди фиолетовых деревьев виднелись синие и голубые крыши дачного поселка. По улицам, то бессильно падающим в низину, то стремитель

note 175 но набирающим высоту, они шли к своей даче, и путь показался долгим, но ни один человек не повстречался им — наверное, было раннее утро, потому оказался нем и пуст поселок.

Одна из дальних улиц забирала вверх особенно круто, и, поднявшись по ней, они очутились на голубоватой поляне, окруженной легкими деревцами, застывшими в позах причудливых, но красивых. На поляне возвышался дом. Сначала он показался Мите похожим на корабль, но, приглядевшись, он узнал в его незнакомых очертаниях дачу, где столько счастливых дней провел он в детстве и в юности, и догадался: дача переделана и почти достроена,

— но удивился: как и кому удалось изменить ее форму? Он поднял голову — небо — ясно-голубое, чистое, как умиротворенная океанская вода. Он вновь посмотрел на дом — странно, очертания корабля исчезли — маленькая усадебка с балкончиком, белой верандой. Красиво! — восхитилась Наташа. Смеющееся ее лицо возникло перед ним крупным планом, и такую вызвало у него нежность, что он вновь провел своей ладонью по ее мягким волосам. И только сейчас Митя заметил, что на плоской крыше белого сверкающего куба дачи — а где же усадьба? — подумал мельком — серебрится продолговатый шар и сразу догадался, что это жемчужина из нитки бус его матери, потерянная ею в сумрачный день накануне катастрофы, и отыскать ее означало для него начать жить и жить очень долго. И вот жемчужина на крыше дома — гигантское яйцо, снесенное космическим аистом. Такое счастливое чувство охватило Митю — чувство легкости, покоя и знания всего того, что ждет его впереди — он, с улыбкой посмотрев на сестру, уже идущую к белой усадебке, пошел следом за ней — и серебристый полупрозрачный кристалл, к которому приближался он, на миг потерявший и сестру, и дачный дом из виду, наконец-то оказался старой любимой дачей.

Ужики плюща, обвивавшего деревянную террасу, ткнулись ему в щеку. Он вошел в дом. Что-то в нем изменилось, но что? На стене столовой висела картина; при

note 176 смотревшись, он узнал одну из своих ранних работ: песчаный берег, влажный дым костерка, а на черном пеньке — курящий языческую трубку старик.

Стулья вдоль стен были расставлены так, будто несколько человек, то ли проводивших почему-то именно здесь непонятное заседание, то ли собравшихся с какойто иной, но не менее мертвой целью, только что встали и вышли. На столе чернел телефон. Телефона никогда не было у них на даче. Рядом с ним он увидел маленький ключ, сразу вспомнив: они же так хотели открыть комод, — и уже стоит перед темной громадиной, пробуя, подходит ли найденный ключик к его замкам. Ящик выдвинулся не без усилия. Наташа, позвал он и услышал свой голос. Наташа! Уже успевшая переодеться в кофтусетку и легкие брючки, она быстро зашла, наклонилась вместе с ним над комодом — они переглянулись. Первый ящик был пуст. Ключик, как выяснилось, подходил и к другим отделениям. Во втором ящике они обнаружили листки, но текста прочитать он не успел — Наташа уже доставала из третьего старый револьвер. Надо выбросить, решил он, но сестра молча покачала готовой и положила револьвер обратно.

И в эту минуту зазвонил телефон. Он, сонно моргая, еще не понимая — явь ли это, длится ли сон, подбежал: звонила Наташа.

— Митя, — сказала она, — сумасшедший дом какойто

— отец пропал. * * *

— Я всегда от него чего-то такого ждала! — Кричала Серафима.

— Подсознательно, наверное, — подала реплику Наталья.

— Может, старик помер, — сказал Мура, швыркнув носом. Он готов был разрыдаться, ведь столь приятно порой получить повод и вылить все накопившееся в душе: обиды, ненависть к сильным и красивым, жалость к себе, бедному, — потоком слез. note 177

— Не верю! Не верю! — стенала Серафима. — Всегда он был темной лошадкой! Он просто бросил меня! После всего, что я ему дала! Он сбежал к другой женщине!

— Серафима Петровна, — Наташа поглядела на нее укоризненно. — А если все-таки что-то с ним случилось. И какая у него может быть другая женщина — ему семьдесят!

— Он старше меня почти на пятнадцать лет, — вхлипнула Серафима, — и что? Он еще в силе! Пришел Митя. Он быстро оценил ситуацию. Как выяснилось, Серафиме позвонил приятель Антона Андреевича, отдыхавший с ним в одном санатории, и сообщил, что тот, уехав пять дней назад на экскурсию, пропал бесследно.

— Надо лететь в Крым, — сказал Митя, — я полечу завтра, если картина не прояснится.

— Обойди там все морги — может, он утонул, может, его зашибли где, — Серафима судорожно вытянула голову из рыхлеющего тела, точно из гнезда, ее алый рот задрожал, а маленькие бесцветные глазки беспомощно заморгали.