Отчим 2: с нуля

Оказалось, всегда. Они набрали целый чемодан анализов и провели Яну в потрясающее помещение с кушетками и огромным гинекологическим креслом посередине. Яне прицепили датчики на живот, результат КТГ информации не принес. Хоть ей и прихватывало живот раз в пять минут, заявили, что она может поспать до начала новой смены.

Конечно, Яна не спала, она гладила свой живот и надеялась на то, что боль будет терпимой. Та же врачиха через пару часов вновь ковырялась в ее внутренностях, позвала медсестру и предложила Яне ускорить процесс. Ей поставили капельницу с окситоцином и настоятельно рекомендовали не лежать, а ходить по комнате. Врубив относительно спокойную музыкальную подборку для родов, Яна принялась наворачивать круги. Окситоцинчик подействовал, и схватки участились, а еще стали такими яркими, что от острых ощущений вызывали у Яны изречения не из литературных.

Больше всего ее бесило, что рядом не было людей. В ее представлении рядом с ней должны были увиваться специалист, что-то контролировать, объяснять. На деле рыжая тетка приходила раз в час, акушерка забегала немножко чаще. Это Яна орала им, чтобы вкололи обезбола и интересовалась, должно ли из нее вытечь ведро жидкости. Но больше ее поразило то, что рыжая тетка продолжала всовывать свои цепкие пальцы внутрь, даже когда ее выкручивало от боли.

Три часа дня, а успехи очень даже переменные. Яна не верила, что переживет этот ад. Она уже не ходила, а сидела на четвереньках у кровати и страдала. От боли спасали только судорожные вдохи. Если она пропускала хоть один, то падала на кровать и орала во все горло. Была боль и жалкие две минутки без нее. Все снова и снова. Волосы Яны лезли в рот, она была полуголой и не поправляла на плечи сорочку. Снова боль, такая боль в животе и спине, что хочется взять нож и вырезать наконец-то его из себя.

Яна смотрела на цифры часов и не верила, что уже четыре часа дня, что она рожает дольше десяти часов и с каждым новым часом становится все больнее. Зачем женщины идут на эти пытки? Лучше сделать стерилизацию. Почему никто не говорит правду о незабываемых ощущениях? Если бы она только знала, то всю жизнь пряталась бы он садистов, вооруженных членами.

— Яна, что настолько больно? — поинтересовалась врачиха, когда увидела, как Яна впивается ногтями в покрывало.

— Кончаю от удовольствия, блять! Не видно⁈ Пиздец полный!

— Мне нужно посмотреть, ну-ка прилягте.

Пока тетка помогала лечь, Яна поймала вторую схватку и не успела вдохнуть. Ошибка и последствия. Она орала, цепляясь руками за стены и искренне желала рыжей твари смерти.

— Видна головка, — объявила тетка.

Следующий этап был не лучше. Ее засунули в кресло. Та же боль, вдохи, только еще и суета. Ей орали, что она должна тужиться, но у Яны уже не хватало на это сил. Время остановилось. Все было одинаковыми. Боль, страх и чувство никчемности. Почему-то на нее ругались незнакомые женщины, кривили рожи из-за задержавшегося процесса, а она была не способна ответить. Она, Яна, которая не затыкалась, если могла на кого-то наехать, стала жертвой обстоятельств и хотела плакать. Она устала, умирала от боли, из всех сил старалась, а ей хамили в самый ужасный момент ее жизни.

— Уже час потуг. Это небезопасно для ребенка. Яна, если ты не постараешься лучше, придется делать кесарево сечение, — скривилась врачиха.

— Да режь, блять, режь! — все, что смогла выдавить Яна.

Из-за злости на весь мир она собрала крохи сил и сделала над собой невозможное усилие. Плач ребенка, судорожный и частый, как и ее истерический смех, которым Яна заходилась с ним одновременно.

— Мальчик. Три пятьсот, рост пятьдесят пять. Десять по шкале Апгар.

Акушерка тараторила что-то еще, врачиха говорила про разрывы и то, что сейчас будет снова больно. Яна уже не слышала их, она слышала только ребенка. Он был жив и она, вроде, жива. На такой благополучный итог Яна давно не надеялась.

— Дайте мне.

— Нужно наложить швы. Будет больно, поэтому ребенка лучше взять после.

— Мне похуй. Дай сюда, блять!

Перешептывания и косые взгляды вообще не трогали Яну. В ее трясущихся руках лежал виновник нечеловеческих мук. Округленный до ужаса рот Яны растянулся в безумной улыбке. Она до сих пор не могла поверить, что этот длинный младенец с припухшим лицом жил в ней и ее пихал. Если на чистоту, не был он ангельски красивым. Весь красный с щелочками, выглядывающими из опухших глаз. Прижимать его к себе заставляло не эстетическое чувство, а дикое и глубокое, которое выплыло изнутри.

— Тебе тоже досталось, да? Ну сорян, я, правда, старалась. Я тут это, как бы твоя мать. Ну че, будем знакомы.

С намертво вбитой в лицо улыбкой Яна гладила своего сына, притискивая к груди. С ней делали еще много болезненных процессов, Яна выдержала их стойко, хотя казалось, что силы израсходованы под ноль. Каким-то чудом беспомощный ребенок, который сам нуждался в ней, подпитал недостающей энергией.

Когда младенец уснул у нее на груди, его попыталась взять акушерка. Яна так глянула на нее, что она отступила.

— Нам нужно осмотреть ребенка, взять у него анализы и сделать УЗИ.