Отдайся, не пожалеешь!

Он и Тимур — оба мрази! Спелись… И не стыдно им судиться с беременной? А что, если я начну рожать? Начну рожать прямо на одном из таких слушаний?!

Господи, какие нехорошие мысли лезут в мою голову.

Пытаюсь отвлечься, краем глаза наблюдаю за Уваловым. Возле него суетится его ассистентка. Она уже родила, но они еще не поженились. Пылинки сдувает со своего ненаглядного, проходит расческой по его волосам, поправляет галстук. Увалов сидит с видом царя. Между ними происходить короткий диалог. Увалов отказывает с раздражением, помощница покидает зал, в расстроенных чувствах.

— Рекомендую отказаться, — негромко говорит Кононенко. — Сегодня ты точно лишишься трети бизнеса. Он больше никогда не будет прежним. Чем ты занимаешься сейчас? Разрабатываешь эксклюзивные линейки для небольшого числа покупателей. Но у Тимура в планах сделать массовое производство, поставить его на большой поток. Это принесет большую прибыль.

— Я ни за что не дам превратить свое детище в массовый ширпотреб.

— Но он им станет.

— Нет, не станет. Даже если вы выиграете, семьдесят процентов еще останутся у меня.

— Станет-станет, — уверяет меня Кононенко. — Не сразу, но… В итоге ты, как та старуха из сказки о рыбаке и рыбке, останешься у разбитого корыта. Знаешь, почему? Потому что ты сделала неправильный выбор.

— Отвергнутые мужчины — такие жалкие, — говорю я. — Жалкие, глухие и слепые.

— Что ты имеешь в виду?

— Оглянись. Ничего не замечаешь? Собрал армию адвокатов, объединился с другим мужчиной, чтобы повоевать против беременной девушки. Да вы просто рыцари какие-то… Рыцари ордена Убогой Гнили. Все, больше не хочу с тобой говорить.

Поднявшись, я направляюсь в туалет, заранее себя готовя к убогости туалетов заведения. Как бы презентабельно не выглядело здание суда, туалеты здесь — просто отстой.

В туалете возле приоткрытого окна замечаю девушку Увалова, она говорит с кем-то по телефону, спрашивает о девочке, переживает. Думаю, речь идет о малышке. Из разговора я поняла, что девочка болеет, с температурой, а ее мамочка здесь, обхаживает Увалова, потому что ему нужны зрители триумфа. Удивительно напыщенный мерзавец…

Покинув кабинку, я тщательно мою руки. Девушка Увалова моет лицо под струей ледяной воды, потом пытается поправить макияж.

— Бесполезно, — замечаю я. — Видно, что вы плакали… Аня, кажется?

— Да, Аня. Мне нельзя с вами говорить.

— У вас малышка, как назвали?

— Алиса.

— Красивое имя. В детстве я часто спрашивала маму, почему она не назвала меня Алисой.

— Спасибо. Да, она самая лучшая.

— И болеет?

— Да, реакция на испорченную смесь. Отравление.

— Думаю, вам бы очень хотелось быть с ней.

Аня снова разревелась.

— Мой вам совет, собирайтесь и езжайте к своей малышке. Ей всего несколько месяцев и очень нужна мама. Увалов — большой мальчик и он точно сможет сам себе подать стакан воды или кофе.

— Он ждал сына, — неожиданно делится Аня. — Нам на узи ставили сына. А я родила дочь. Врач ошибся…

— Вы еще не женаты?

— Нет, Увалов обещал жениться после рождения сына. Теперь он ждет победу над бывшей. Простите, — сморкается в платочек.

Мне даже жалко ее стало — такая маленькая, растерянная, раздавленная авторитетом Увалова. Знаю, он это умеет. Но тем не менее, не все потеряно, если она пытается.

— Он не выиграет, — делюсь шепотом.

Боже, сама в этом не уверена, но говорю так, будто это правда.

— У нас припасен козырь в рукаве, — добавляю небрежно. — Для вас это означает, что Увалов не женится. Потом он, возможно, пообещает еще что-то труднодостижимое и… снова не женится. Я знаю, что он начал гулять от меня только потому, что такого человека, как он, задавливают комплексы. Понимаете? Он комплексовал, что у меня бизнес стал больше и круче, чем у него, в постели появились сложности. Он из тех, кто чувствует себя мачо, только когда сильнее. Если его кладут на лопатки, он даже не в силах доказать обратное и бороться честно, достигать целей… Гадит исподтишка, — качаю головой. — Потрахивает провинциалочек, например, самоутверждаясь за ваш счет и за счет вашей дочери.

— Это… не так, — но ее взгляд выдает обратное.

Она понимает, знает, чувствует, но боиться в этом признаться…

— Скажите, сколько раз Увалов за сегодняшний день поинтересовался состоянием Алисы? Спросил, какая температура, как у нее животик? Плачет ли она? Или только о себе и говорил? Сколько раз он спросил об Алисе? — наседаю. — Скажите!

— Ни одного, — выдыхает тихо и вдруг бурно начинает плакать.

— Соберитесь, — протягиваю ей бумажное полотенце. — Поезжайте к дочери, будьте с ней рядом. Кроме вас, у нее никого, а это ничтожество, что сидит в зале, пусть любуется сам собой.

— Я даже просила. Только что просила! Он не разрешил! — бурно всхлипывает Аня. — Люблю его, но сегодня… просто ненавижу! Ненавижу… Как он может? Это ведь и его дочь.

— Боюсь, она только ваша и ничего с этим нельзя поделать, кроме того, чтобы быть для нее действительно нужным и важным человеком.

— Поеду, — кивает Аня. — Все равно мы живем отдельно. Тимуру мешали спать ночные бдения Алисы.

— Я даже не сомневалась в этом.