Отдайте братика

Найти и вернуть братика! Как мама могла оставить его там?! Он обязательно найдет сейчас эту улицу с непонятным названием „Элеваторная“. Он стал быстро и с жаром объяснять Мише, что это совсем не страшно идти искать эту больницу, обратно они пойдут уже с братиком и мама обрадуется и больше не будет его оставлять, ведь он такой маленький, его нигде нельзя оставлять, он должен жить дома с Алешей, мамой, папой и Мишкой...

Он шел сквозь дождь напрямик и все говорил и говорил неумолчно Мишке про братика. И слезы текли по его мокрым щекам. Несколько раз он падал и Мишка говорил при этом свое бодрое, басистое „р-га“. Алеша поднимался, снова прижимал к себе намокшего, грязного, тяжелого медведя и шел дальше. Долго он так шел, пока не услышал голос, похожий на голос его Мишки:

– Эй, малыш, ты заблудился? Ты где так вывозился?

Алеша остановился и увидел сквозь слезы и дождь несколько человек с кружками, полными желтенькой вонюченькой жижицей, ничем не отличающейся от папиного сокровища. Они стояли под навесом и с удивлением и участием смотрели на Алешу.

– Я не малыш, – сказал Алеша, – мы с Мишей за братиком идем.

– Да иди сюда под навес. За каким братиком в такую погоду? Ты ж продрог весь, ну-ка, иди сюда быстро.

И дядя с кружкой сделал шаг к Алеше. Алеша отступил назад, замотал вправо-влево головой:

– Нет, нам за братиком надо.

– Да где ж он у тебя?

– В больнице. Его там мама оставила. Скажите, где улица Элеваторная? Там больница, там маме животик лечили, а братик в животике был. И мама оставила его там. Где Элеваторная? Папа говорил, что она далеко, но мы дойдем. Вы знаете, где Элеваторная?

Дядя отставил кружку и сел напротив Алеши на корточки. Он был небрит, с мешками под тоскливыми глазами, и от него несло, как от папы.

– А мать знает, что ты это... за братиком?

– Знает.

– А не врешь?

Алеша всегда удивлялся этому вопросу, ведь он же не обманщик и значит никогда не врет. И вдруг ему стало так тошно, что мама с папой вот так обманули его, что слезы опять покатились ручьями и не вытереть их никак, потому что в руках был отяжелевший Миша:

– Где Элеваторная, где больница, ты знаешь?

– Да, знаю я. Вот она. И больница та видна, где точно бабам из животиков чик – и нету... А давай-ка я лучше тебя домой отведу, а? Ну, зачем тебе братик? С ним ведь моро-ки-и... Нет вот у меня никого, да и не надо. Хорошо. Вся морока в том, чтобы с утра на такую вот кружечку наскрести.

– Это твое сокровище?

– Ага, гхы, точно, а братика твоего тебе все равно ведь не отдадут. Нечего отдавать-то.

Тут и другие дяди голос подали, что, мол, нечего тут разговаривать, отвезти его домой надо и все тут.

Алеша сжал в объятиях Мишу и бросился что есть мочи бежать от навеса с дядями. Перед собой он видел одну только белую больницу, в которой где-то был оставленный мамой братик, и он его обязательно найдет там.

Седой старый врач, только что окончивший дежурство, сидел в своем закутке перед приемным покоем и мрачно курил. Прошедший день был дурацки суетлив и нервозен. Только заступил, как сразу настроение испортила эта взбалмошная истеричка-малолетка с ее прыжками из окон и криками: „Рожать хочу“. Хочешь рожать, рожай, а орать нечего и на папочку тогда плюнь, хоть даже на такого носорога. А не можешь, так и опять же орать нечего. Кто хочет, так может.

И абортницы почти все попались первичные, плаксивые, пугливые, склочные. Сестра-хозяйка опять пьяная. Сын, болван, на этой дуре жениться собрался и не видит, что дура. Пришлось наорать по телефону, тот, естественно, в долгу не остался, сердце полчаса не могло в порядок придти, а тут еще эту привезли, катетером решила сама себе чистку делать, еле откачали, а тут снова сыновний звоночек, не доорал, не дообзывался, а эта орет, визжит, кровью истекает, стопку пропустить некогда...

Из дыма проступила маленькая двуглавая фигурка и застыла неподвижно. Ход нервных мыслей приостановился, папироса замерла в воздухе, не дойдя до рта. Одел очки и вгляделся. „Однако“, – сказал он сам себе и наклонил туловище вперед. Перед ним стоял мокрый и грязный донельзя малыш, прижимавший к себе такого же мокрого и грязного плюшевого медведя. Их головы были рядом, оба не мигая смотрели на врача. Никто и никогда еще так не смотрел на него, никто и никогда никаким взглядом не мог его смутить, однако сейчас отчего-то не по себе стало врачу.

– Ну, – сказал врач, – и что все это значит? Кто ты и откуда тут взялся?

– Отдайте братика, – тихо прошептал мальчик.

– Чего?

– Братика. Он у вас. Его мама здесь оставила. Он у нее в животике был. Отдайте.

Врач взял малыша за плечи и придвинул к себе.

– Значит ты-и... за братиком? А ты хочешь братика?

Мальчик кивнул, и напряженная мольба и требование в глазах сменилось радостью надежды.

– Отдайте, – совсем тихо сказал он и заплакал беззвучно, одними слезами.

– Как тебя зовут, малыш?

– Алеша. Отдайте!

– И фамилию знаешь?

– Знаю. – Алеша назвал. – Отдайте!

– Хм, редкие малыши свою фамилию знают. М-да, была такая, только вроде я ее не чистил. Значит через другого... Домой мама сегодня пришла?

– Да.

– Тогда, значит, того,..