Отдайте братика

„Все-таки он точно, что – ненормальный“, – зло подумал папа, однако ясно ему было, что только связав Алешу и в мешок его запихнув, можно будет доставить его в детсад.

Пришлось смиряться и срочно вызывать бабушку номер два, мамину маму. Лишней мороки от общения с бабой Аней, его мамой, теперь просто бы не выдержал. Бабушку Алеша встретил все тем же:

– Бабушка, у меня братик будет!

Бабушка же, вместо того чтобы порадоваться, стала нудно внушать ему, что он ослушник, что он плохо ведет себя и что мама будет очень недовольна. Бабушка номер два взяла твердую линию не слышать ничего, что говорил Алеша о братике. И свернуть ее с этой линии было так же невозможно, как Алешку со своей. Так, взаимно не слыша друг друга, пообщались они и пошли гулять.

– Ле-ешик, опять ты этого медведя берешь. Его уже выкидывать пора, стыдно с таким на улице появляться.

– Никогда не говори больше так, а то любить тебя не буду.

– Меня?! Бабушку?! Этот замызгала тебе дороже?

– Он не замызгала, он Миша, он мне родной. Он живой.

– А я не родная тебе?

– И ты родная.

Услышав последнее, бабушка номер два была удовлетворена и решила, что как-нибудь приедет, когда внук в детском саду будет, и выкинет замызгалу-медведя. У каждого ребенка есть любимая игрушка, но любить этого старого облезлого медведя, это уж, извините, детского вкуса порча.

На улице, как всегда, Алеша погрузился в игру с медведем, а бабушка номер два все отсылала его к шумной ватаге ребят, занятых какой-то галдящей беготливой игрой. Алеша не любил коллективных игр, не любил шума. Вот, если бы с братиком... Вдруг Алеша остановил игру, улыбнулся счастливо и сказал медведю:

– Пойдем, ребятам про братика скажем.

Подойдя к бурлящей компании, он крикнул радостно:

– Ребята, у меня братик будет!

Все дети повернулись к Алеше. Как реагировать на сообщение, они еще не решили. Их верховод, Вовка Хопин, по прозвищу Хапуга, которому исполнилось целых десять лет, был поодаль, но вот подошел и он.

– Братик, говоришь! Ха! Сморчок ты несмышленый, мать твоя на аборт пошла. Весь дом знает.

– И не на какой аб... не туда! А в больницу. У нее животик заболел.

Тут Хапуга так захохотал, что Алеша даже отпрянул от него.

– Ох-ха-ха, животик!.. И вправду животик, ха-ха, и еще чуть пониже, ха-ха-ха.

Алеша нахмурился, прижал крепче к себе медведя и пошел от них.

– Чем ты их так насмешил? – спросила бабушка номер два.

Алеша стоял растерянный и ничего не понимающий. Он крепко прижимал к себе медведя и смотрел в землю.

– Я не знаю, я ничем их не смешил, я сказал, что у меня будет братик.

А тревога и беспокойство так усилились в нем, что больше не хотелось гулять и играть с Мишей. А Хапуга все хохотал, а его вассалы подхохатывали. Алеша очень не любил этого Хапугу и никогда не играл с его компанией. Весь дом его знал. Алешин папа называл его щустрягой, а Алешина мама говорила, что он далеко пойдет, хоть в нем и сильно выпячены хулиганские наклонности.

Алеша не понимал, куда он пойдет, и думал, что уж скорее бы он уходил куда подальше.

Хапуга давным-давно уже знал, и как дети рождаются и много еще такого, что и взрослые-то не все знают. Он знал уже, что миром правят деньги, уверен был, что у него их будет много и что рожден он, чтобы властвовать и наслаждаться. И то и другое он уже умел вполне, в своих подвластных он искоренял все, что мешало претворению в жизнь того принципа, который он называл (давно подслушав) правилом „гоп со смаком“, – грабь, отнимай побольше, ну и чтобы все перечисленное со смаком. Он часто командно повторял это правило, его команда знала правило наизусть и полностью его поддерживала.

Не один скандал случился уже вокруг Хапуги, но с того все как с гуся вода, для него только то чужое мнение имело значение, которое или подтверждало правило, или привносило в него что-то свежее, укрепляющее; его по-взрослому пытливый развратный взгляд смущал даже молодых матерей, катающих коляски.

– Пойдем домой, – сказал Алеша бабушке номер два.

– Уже нагулялся? – удивилась бабушка номер два. – Ох, Алексей, возьмусь я за тебя. Совсем ты букой стал. Погода-то какая!

А Алеша любил дождь, любил смотреть на текущие по оконному стеклу капли, на мокрую улицу, на растущие лужи, ему казалось, что все, что растет из земли, и сама земля обязательно радуются, и он радовался вместе с растениями и с землей, он и медведя своего прижимал тогда плюшевым лбом к стеклу и рассказывал ему, как хорошо, когда идет дождь.

Прийдя домой, Алеша стал думать, как и почему вдруг мама оказалась в больнице, ведь она была здоровая и бодрая и ничего у нее не болело. Едва дождался он папу с работы, не дав переступить ему порог, обхватил его за ноги и, снизу вверх с надеждой глядя, голосом, от которого у папы мурашки та спине побежали, спросил:

– А с братиком ничего в животике не случится?

Папа не выдержал взгляда сына и отвел глаза:

– Да, все будет в порядке, – бодро сказал папа. – Памятливый ты однако... Так, говоришь, братик? Да в сущности и братика-то никакого нет.

– Как нет?! В какой такой сущности?

Алеша оттолкнулся от папиных коленок и отпрыгнул от него.

– Я, я...