Отдайте мне ваших детей!

Только узкому кругу посвященных председатель впоследствии рассказывал, что же произошло в течение тех двух суток, на которые он исчез из гетто. Сначала он решил, что люди из службы безопасности привезли его в администрацию гетто на Мольткештрассе, но, рассказывая потом о своих приключениях, он уже не был так в этом уверен. Отчетливо он запомнил одно: его ввели в двери столь высокие, что не видно было, сколько от верхней притолоки до потолка, и с позолоченной лепниной. Он попал в большую комнату, где за длинным столом сидели пять «высокопоставленных господ»; зеленые абажуры висели так низко над столом, что дым, плывущий в свете ламп, совершенно скрывал лица. Ему никого не удалось рассмотреть, хотя в ту минуту (по его словам) все взгляды были устремлены на него.

Адъютант щелкнул каблуками и выкрикнул: «Хайль Гитлер!»Румковский стоял, как всегда, вытянув руки по швам и склонив голову:

«Rumkowski! Ich melde mich gehorsamst!»

Краем глаза он все же заметил, как вошли люди из службы безопасности с бухгалтерскими книгами, которые ему велено было взять с собой, и как эти книги теперь передавали друг другу немцы за столом. Кто-то как будто кашлянул или тихо рассмеялся:

«Мы знаем, кто вы такой.

Вы староста евреев, самый богатый еврей в Лодзи.

Весь Рейх о вас говорит».

Бухгалтерские книги наконец добрались до человека, сидевшего с левого края. Тот рассеянно пролистнул пару страниц, после чего продолжил изучать Румковского сквозь очки с толстыми стеклами, одновременно беспрестанно облизывая нижнюю губу. «Это был, — рассказывал Румковский, — как я потом понял, оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман»; человек справа от него, в очках в роговой оправе, был гауптштурмфюрер СС доктор Макс Хорн из Административно-хозяйственного управления СС (именно по его инициативе собрался комитет); возле него сидел оберфюрер СС доктор Герберт Мельхорн из Позена, занимавшийся еврейским вопросом в Вартеланде. Однако никто из присутствовавших, естественно, не представился; никто из них вообще не сделал и не сказал ничего — они только позванивали стаканами, откашливались или проводили языком по деснам. (Как будто им, скажет потом Румковский, вполне хватило просто посмотреть на меня.) Тут высокие двери открылись снова, вошел ординарец, вскинул в приветствии правую руку и доложил о прибытии амтсляйтера Бибова. К тому времени Румковскому уже приказали покинуть кабинет; прежде чем у него за спиной закрылись двери, ему удалось уловить лишь несколько отрывистых вопросов, на которые Бибов, как расслышал Румковский, ответил, что производство гераклитовых плит идет полным ходом, Genau, Herr Hauptsturmf"uhrer,в «лабораториях гетто» даже изобрели особую смесь цемента и опилок, которая во время испытаний на прочность продемонстрировала совершенно уникальныесвойства. Нигде в генерал-губернаторстве или Вартегау еще не удалось произвести продукт столь высокого, просто образцового качества.

«Und immer so weiter».В щель между дверями и дверной рамой — или, скорее, еще выше, в трещину в притолоке — пробивался звук льстивого голоса Бибова, который продолжал хвастать рабочими мощностями и превосходной продукцией гетто.

Румковский ждал в приемной. Вдоль стены, под портретом фюрера, стояли низенькие деревянные скамейки. Румковский уселся на краешек одной из них. Так как его пребывание в кабинете оказалось коротким, он полагал, что его выпроводили лишь на время и скоро снова позовут. Но время шло, а ничего не происходило — только голоса за дверью стали громче. Вскоре он услышал дребезжание стакана и сдержанный, но решительный стук сапог, шагавших по скрипящему полу. Эсэсовец-часовой быстро переводил взгляд с него на дверь, словно не знал, что делать с этим евреем, которого высокопоставленные господа выпихнули к нему. И ни одной сигареты, рассказывал потом Румковский; с собой у него оказалось только два сухаря, которые ему удалось второпях прихватить из оловянной банки, которую Дора Фукс держала у себя на столе, но он не решался достать их, боясь произвести недостойное впечатление: «старый еврей жрет».

Вдруг из кабинета донесся взрыв смеха, дверь распахнулась, и показалось лицо Бибова — сначала недоуменное, потом испуганное:

— Вы что, Румковский, все еще здесь?

Бибов быстро обеими руками прикрыл за собой двери, потом предостерегающим жестом прижал палец к губам. Он повел Румковского вниз по лестнице, по темному коридору в маленькую освещенную комнату, дверь которой закрыл за собой с заговорщическим видом.