Отдайте мне ваших детей!

— Это правда вы, господин презес?

— Это я, Моше, и у меня для тебя подарок.

— Какой?

— Увидишь, когда выйдешь. Подарок у меня в саквояже.

— Я боюсь выходить, господин презес. Меня побьют.

— Никто тебя не побьет, обещаю.

— А какой подарок? Когда я его получу?

Грубый мужской голос за дверью:

— Перестань, тебя просто хотят обмануть…

— Моше, кто там с тобой?

(Тишина.)

— Ничего не говори!

— Там твой папа?

— Да…

— ДА ЗАМОЛЧИ ЖЕ ТЫ!

Стало тихо. Ненадолго. Потом председатель снова взял слово:

— Моше, скажи папе — если ты выйдешь, то сможешь пойти со мной. Я всегда готов брать умных мальчиков на работу в полицию.

(Тишина.)

— Ты большой мальчик, Моше? Скажи мне, ты мужчина?

— Не отвечай!

(Тишина.)

— Моше, скажи-ка, что у тебя получается лучше всего?

— Убивать крыс.

— Тогда будешь убивать крыс у меня.

— Я стану полицейским?

— И даже больше. Я сделаю тебя начальником специальной противокрысиной команды. Только открой дверь и выходи. Никогда не поздно изменить свою жизнь, Моше.

Дверь открылась; в проеме стоял, мигая на свет, тощий мальчик лет тринадцати. У него за спиной сгорбился немолодой мужчина — бледный, небритый. Мужчина выглядел встревоженным. Было ясно, что ему не по себе от внимания всех этих набившихся в тесную комнатушку людей. Мальчик был таким же бледным, как отец, и каким-то перекошенным. Правая сторона лица нависала над левой — вялой и как будто нечувствительной. То же было и с туловищем: мальчику словно всадили в одно плечо мясницкий крюк, и тело вяло и безжизненно повисло на нем. Но живая часть лица излучала счастливое ожидание.

Впоследствии в гетто с охотой обсуждали, как хорошо председатель умеет обращаться с детьми. Этот мальчик разозлил немцев, из-за него жизни многих безвинных евреев оказались под угрозой. Никто бы не удивился, если бы председатель предал его суровому наказанию. Но председатель не стал его наказывать. Вместо этого он присел на корточки и взял руки мальчика в свои:

— Если бы ты был моим сыном, Моше Камерштайн, как бы я, по-твоему, поступил?

Явление председателя было таким ошеломляющим, что мальчик уставился в грязные доски пола и только дернул головой.

— Я бы попросил тебя хорошенько подумать о том, что ты натворил, а потом с достоинством принять наказание. Если у тебя это получится, ты снова заслужишь мое уважение.

Он взял мальчика за руку, провел его мимо цепи полицейских, вниз по лестнице и на улицу. Потом они вместе прошли через все гетто. Первым шел председатель, увлеченно жестикулируя (вероятно, он рассказывал одну из своих бесчисленных историй), за ним — мальчик, подволакивая негнущуюся ногу.

На полпути, возле Церковной площади, им попалась телега Меира Кламма. Позже погребальная контора господина Музыка получит в свое распоряжение большие дроги с тридцатью шестью выдвижными ящиками и потайными ячейками для мертвых; но пока у конторы была всего одна телега на один труп; телегу таскала старая кобыла, которую забирали, если в гетто случался недостаток тягловых животных; кобыла была такая тощая, что ребра на боках торчали, как прутья плохо сплетенной корзины. Кобылу эту узнавали с первого взгляда. Она делала один-два шага и останавливалась, после чего следовали еще один-два вымученных шага, и старый Меир, сидевший на козлах, никак не мог заставить ее двигаться живее.

Председатель вырвал у Меира из рук вожжи и спросил, знает ли тот, что власти объявили комендантский час и что за нарушение комендантского часа его могут расстрелять. Меир ответил, что выехал задолго до того, как комендантский час вступил в силу, — и что же он может поделать?

Комендантский час или не комендантский — люди все равно умирают.

Пока продолжался этот обмен репликами, у Моше Камерштайна было море времени, чтобы сбежать. Председатель даже выпустил его руку. Но Моше стоял и не отрываясь смотрел на него. И когда председатель закончил, рука Моше снова нашла его руку, и оба продолжили беседовать об историях председателя.

Так они шли всю дорогу до Красного дома, где мастер допросов из крипо ждал своего «преступника».

* * *

Через четыре дня председатель созвал совет старейшин, всех resort-laiter’ов и прочих служащих администрации в Дом культуры. Он начал совещание речью, в которой изложил свои варшавские впечатления:

— Я был в Варшаве. Многие имеют на меня зуб за эту поездку, говоря, что такие поездки стоят нам слишком дорого.

Но я хочу рассказать вам, что я увидел.