`Отдел 15-К. Отзвуки времен`

— А я знаю, о ком ты говоришь, — выпустив колечко дыма, произнес Ровнин. — О Фоме Фомиче. Верно?

— Верно, — кивнула тетя Паша. — Хм. Странно. А ты когда это с ним успел знакомство свести? И почему я ничего о том не ведаю?

— Понятия не имею, — усмехнулся Олег Георгиевич. — Это применительно к твоему незнанию. Что до знакомства, меня с ним Морозов познакомил незадолго до смерти. У них какие-то дела совместные имелись, но кто и что — не в курсе. Привез, представил, а после я у машины ждал, пока они лясы точили друг с другом.

— И зря ты мне про это не рассказал еще тогда, — сверкнула глазами тетя Паша. — Следовало бы. Может, Морозов и погиб оттого, что с Фомичом связался? Этот гад подколодный запросто мог такое устроить. Его хлебом не корми, только дай кого-то сгубить.

— Ну, началось, — закатила глаза под лоб Тицина. — Сейчас пойдет изложение теории всемирного заговора от тети Паши.

— Экая ты сегодня резвая, Валентина. — Уборщица встала со стула и взялась за швабру, прислоненную к его спинке. — Хотя вроде на дворе и не весна.

— А при чем тут весна? — заинтересовался Николай. — Какая взаимосвязь?

— Так Валька на диету свою всегда по апрелю садится, — пояснила уборщица. — Как есть перестает, так у нее чувство юмора обостряется. Ну, не то чтобы прямо юмора… Так, потуги на оный. Ну, вы все только что слышали. Она вроде как пошутила, но чего-то не смешно никому. Так я о чем? А, вот! Но то ведь весной, верно, когда она голодает и маленько стройнеет. А сейчас вон гляди, как у нее с боков свисает! Значит, жрет все и без разбору. Вот и выходит несоответствие. С чего ей шутить? Не сезон!

— Фу, тетя Паша, — поморщилась Виктория. — Прямо вот фу! Зачем так-то?

— Я старая, мне можно. — Уборщица открыла дверь. — У меня маразм прогрессирует, потому ответственность за сказанное отсутствует полностью, равно как и моральные обоснования чего угодно. Эй, вы, двое, брысь спать. Вечером нас ждут великие дела, так что отдохните маленько.

— Ну, тетя Паша. — Щеки Валентины вспыхнули как маков цвет. — Ну, тетя Паша!

— И? — Уборщица оперлась на швабру, став немного похожей на статую «Девушка с веслом», разве что только выглядела не столь монументально. — Я тетя Паша. Чего сказать хочешь?

— Ничего, — буркнула Тицина и выскочила из кабинета.

— В самом деле, — укоризненно произнес Ровнин, выбивая трубку в пепельницу. — Валентина теперь неделю будет как в воду опущенная ходить. Ты же знаешь, как она к своей фигуре относится.

— Дура потому что, — Михеев зевнул и тоже направился к двери. — Все у нее нормально с фигурой. С башкой — нет, с ней беда, а с фигурой — нормально. Есть за что мужчине подержаться. И для голодного года она то что надо, ей долго питаться можно, если что!

— Михеев, ты не тетя Паша, потому тебе я честно все могу сказать, — заявила Виктория. — Ты — скотина!

— Редкостная, — согласился с ней оперативник. — Кто бы спорил? Олег, я уехал, если что — на связи. Коль, звонки по работе на тебя перевожу, уж не обессудь.

— Не вопрос, — кивнул Нифонтов. — Жень, пошли спать. Чую, времени у нас в обрез. Аникушка, тебе чего?

Домовой сурово заступил парочке оперативников дорогу и помотал головой в отрицающем жесте.

— В душ вам надо сходить, — сообщил молодым людям Тит Титыч, вылезая из стены. — Только уж по отдельности, вестимо, не вместе. Что вы так смотрите? Вы же не в розарии бродили, а на свалке, потому, должно, пахнет от вас. Я-то мертвенький, не чую, а вот остальным-то как быть? Да и мебеля стоит пожалеть, трупный да мусорный смрад самый цеплючий. Опять же, одежду надо бы сменить, а эту вон Аникушке отдать, он ее быстренько простирнет, отпарит.

— Представляешь, а я привыкла, — удивленно сообщила Николаю Мезенцева и понюхала рукав своей куртки. — Серьезно. Вот чего Вика жалом водила и от меня шарахалась!

В результате после водных процедур только пару часов ребятам и удалось покемарить на старых кожаных диванах, которые стояли в небольшой комнатушке, известной среди сотрудников отдела под кодовым названием «спальня», и помнящих те времена, когда Россией правил царь-батюшка, причем, скорее всего, даже не тот, которого большевики в Ипатьевском доме порешили.