Отдел

— Ну, значит, я буду тут стоять, пока ты не согласишься, и мы отсюда не уйдем, пока ты не будешь готов, — опять же спокойно и уверенно ответил Игорь Васильевич. — Только учти. Если мы тут несколько часов просидим, от бабы в смысле допроса толку уже не будет, еще немного, и у нее там паническая атака начнется, потом она будет какое-то время биться, переживет приступ удушья, а потом ее можно будет спокойно в дурку отправлять на какое-то время. И значит, ребенок зря умер. Вот и все.

— Ну вот пойду я туда к ней, — сказал Игорь, — я ведь даже конверт открыть не смогу при виде нее, она на мою жену похожа. А теперь, когда я знаю, что труп ее ребенка в соседней комнате лежит, меня вообще расколбасит, если она вопрос какой-нибудь о нем задаст, у меня у самого паника начнется. Потому что это не нормально так себя вести с людьми.

Игорь Васильевич переступил с ноги на ногу и в лице его, кажется, мелькнуло что-то вроде кривой ухмылки.

— Вот это уже деловой разговор, — сказал он.

Игорю вдруг пришло в голову, что весь отдел — это, может, один большой психологический эксперимент, а он сам — подопытный в этом эксперименте, что он допрашивает фальшивых подозреваемых, а его самого все время снимают на камеру. Может быть, целая группа каких-нибудь гиков прослеживают его жизнь от работы до дома и записывают его реакции на все более и более безумные испытания. По сути дела, он ведь не видел ни одной убедительной смерти, кроме самого первого убийства, которое могло оказаться инсценировкой от начала до конца. Остальные убийства происходили где-то за кулисами зрения Игоря. Такая организация, как отдел, не могла существовать в принципе. Игорь никогда про нее не слышал даже в городских легендах. А ведь каких только историй Игорь не наслушался за всю свою жизнь от коллег, знакомых и ветеранов чеченских и афганских войн. Видимо, на лице Игоря как-то отразилось это внезапное открытие, потому что Игорь Васильевич поспешил вмешаться прямой речью непосредственно в Игорев мыслительный процесс.

— О-о, — сказал Игорь Васильевич, — я смотрю, у тебя тоже крыша запротекала.

— То есть? — встрепенулся обиженный Игорь.

— Настает такой момент, — ответил Игорь Васильевич, — когда кто-то решает, что все это спектакль, что его разыгрывают. Что весь отдел — сплошной спектакль для него одного. Кто-то думает, что сейчас скрытая камера появится, кто-то поумнее думает, что это психологический эксперимент. О, вот ты, кстати, так и думаешь, что это психологический эксперимент в духе, как его, бля, Мил… какого-то хера, короче.

Игорь уныло понурился.

— Это легко опровергается, — сказал Игорь Васильевич. — Можешь сходить в соседнюю комнату и пощупать пульс у трупа, а потом, после допроса, я тебя приглашу и ты еще у бабы пульс пощупаешь и оценишь цвет ее лица. Можем даже оставить ее в подвале на несколько дней, чтобы ты убедился, что разложение началось. Хочешь?

Игорю Васильевичу не нужно было ответа, но Игорь все равно на всякий случай помотал головой. Он опасался, что если Игорь Васильевич решит, что Игорь не верит ему, то протащит его, Игоря, в кабинет за зеркалом и предъявит ему труп ребенка, и заставит щупать пульс, а Игорь не хотел знать, девочка это или мальчик и как ребенок выглядит, чтобы думать о нем только как об абстрактном мертвом ребенке, вроде тех, про которых в новостях говорят «число жертв составило».

— Ты сколько с женой прожил? — спросил Игорь Васильевич.

Игорь принялся подсчитывать, и вроде это должно было быть просто, но у него что-то не получалось, мысль соскальзывала на другое — на то, что так или иначе, а все равно придется вернуться в допросную. Если бы сейчас Игорь Васильевич стал угрожать ему убийством или говорить что-то вроде «спасибо, ты на нас поработал, а теперь я тебя убью, не хочешь ли покурить перед смертью», Игорь и то воспринял бы это легче.

— Не знаю, — сказал Игорь, — лет пятнадцать, наверно.

— Вот, — сказал Игорь Васильевич, — другой бы на твоем месте, поставь ему после пятнадцати лет брака копию жены, — собственными руками попытался бы ее задушить, даже до допроса бы дело не дошло. А если бы в соседней комнате еще копию тещи держали, а лучше саму тещу — это было бы вообще зрелище не для слабонервных.

— Охренеть как смешно, — поднял на него лицо Игорь.

Они стали смотреть друг на друга, Игорь с желанием, чтобы Игорь Васильевич как-нибудь самоаннигилировался, а Игорь Васильевич на Игоря в каком-то колеблющемся раздумье, как Иван Павлов на собаку. Раздумье это выразилось в том, что Игорь Васильевич переместил руки с груди в карманы комбинезонных штанин и стал слабо раскачиваться вперед и назад.