Отдел (СИ)

— Ладно, — сказал Игорь, — не мое — так не мое, что тут скажешь. Если захочешь вернуться — буду ждать какое-то время. Смотри только, не опоздай. А то вернешься, а я уже и замки сменил, и ориентацию.

— Да ну тебя, — сказала жена и бросила трубку.

Игорь подумал, что его нынешняя жизнь без семьи будет, и правда, напоминать этакий гей-кружок с уклоном в убийства. «Как будто ты уже свою ориентацию не сменил», — придумал Игорь шутку, которую могла сказать жена перед тем, как закончить разговор. «Не думаю, что тебе это поможет, от тебя даже геи уходить будут», — тут же придумал он еще одну. Поскольку Игорь находился, в принципе, в благостном настроении, то дальше его юмор как-то не задался и не перешел в окончательное самоуничижение, кроме того, ход его мыслей прервало то, что в щели не до конца закрытой двери он увидел чье-то бледное лицо, покрытое черной бородой, и поблескивающие глаза. Что-то внутри Игоря, конечно, вздрогнуло, но где-то совсем далеко внутри. Человек по ту сторону порога, увидев, что его заметили, запоздало потюкал в дверной косяк костяшками пальцев, испачканных то ли зеленкой, то ли краской.

— Нужно что-то? — спросил Игорь строгим официальным голосом, потому что понял, что это художники, похоже, начали протаптывать дорогу в неоткрытую галерею.

Человек с готовностью ввалился в кабинет Игоря, волоча за собой какое-то невообразимых размеров полотно, чуть ли не метр на два, и долго не мог развернуть его к Игорю лицевой стороной, а когда развернул, то Игорь смог разглядеть, что на полотне изображены желтые треугольники, вершинами стоящие на толстых ножках в виде буквы «икс», в промежутках между треугольниками располагались зеленые солнца. Усталый, но довольный художник сопел, наслаждаясь Игоревым недоумением.

— И-и? — протянул Игорь, намекая на то, что художественный эффект почему-то до сих пор не дошел ни до его сердца, ни до его ума.

Художник посмотрел на полотно, сказал «пардон» и перевернул.

«Это просто праздник какой-то», — подумал Игорь, потому что картина оказалась увеличенной копией той картины, которую он сбрасывал с балкона. «Это, видимо, судьба сегодня с Ольгиными мужиками всячески пересекаться», — решил Игорь, но его обрадовало состояние, в каком находился потрепанный художник.

— Я хочу сделать у вас выставку своих картин, — своими словами художник слегка колыхнул воздух в кабинете, и до Игоря донесся запах перегара.

— Да? — иронично спросил Игорь. — А вы в курсе, что галерея только через год открывается?

Игорю пришлось по нраву, что художник его не узнал, хотя поменяйся они местами, Игорь бы тоже не узнал художника, оба они пополнели, лицо Игоря стало бледнее, а лицо и руки художника за те пятнадцать лет, что они не виделись, приобрели какой-то малиновый оттенок.

Художник знал, что галерея открывается через год, о своем этом знании он поведал, обдавая Игоря новыми волнами спиртового духа, но художник, чье имя Игорь даже и не пытался вспомнить, он помнил только фамилию, надеялся, что выставку можно будет начать еще до официального открытия, по крайней мере, он надеялся, что застолбит за собой право на эту выставку, если появится намного раньше открытия.

— А у вас все работы в этом же ключе выдержаны? — спросил Игорь, глядя на красные руки художника и думая, что тот наверно много стоит на холоде, торгуя своими мельницами и подсолнухами, или пешком пер по морозу картину от того места, где живет, или то и другое вместе.

Игорь подумал, что если бы они сегодня убили не ребенка и женщину, а художника, то это был бы не бесчеловечный поступок, как во всех остальных случаях, где присутствовал Игорь, а, наоборот, — акт милосердия. Правда, несколько пораскинув мозгами, Игорь пришел к выводу, что если бы и его сегодня кто-нибудь пришил, то это бы тоже пошло всем только на пользу.

От вопроса Игоря о жанре остальных картин художник замялся, скорее всего, это была очень больная для него тема. Застиранный пуховик художника с графитовым блеском городской грязи в районе обшлагов и карманов был измаран зеленой и желтой краской, так же были видны пятна зеленой и желтой краски на джинсах художника и его зимних ботинках, чью стоптанность Игорь видел, не вставая с места и не вдаваясь во внимательный осмотр. Очевидно, что художник был не только однообразен в жанре, но не отличался и многообразием колорита, и очень этого стеснялся. Художник стал объяснять, что с образами его картин связана очень эмоциональная веха его жизни, о чем Игорь знал и без его слов и не только с его слов.

— Но ведь от художника и не требуется разнообразия, — начал отчего-то оправдываться художник. — Это путь, который нужно пройти от начала и до конца. Кто, как не вы, должны это понимать.